Михаил Давыдов - Оппозиция его Величества

Конечно, не все могли отважиться на подобное столкновение. Но друзья Ермолова тоже вели себя вполне независимо, действовали на своих весьма видных постах так, как считали нужным, не нарушая, разумеется, «обязанности повиновения в точном смысле» и вызывая при этом зачастую неудовольствие императора.

Именно по линии независимости, личностного суверенитета проходит граница между ними и Аракчеевым, который в их переписке (и не только в их) фигурировал как «Змей Горыныч» или просто «Змей». Его они ненавидят яростно и, если так можно выразиться, квалифицированно. Причина? Для них, как и для множества современников, Аракчеев — злой гений России и, одновременно, ее позор. Он олицетворение всего худшего, что есть в стране. И дело не только в том, что он главный исполнитель глубоко порочной, по их мнению, программы поселения войск, не только в его грубости, оскорбительной для всякого порядочного человека, и т. п. Все это следствие основного, коренного различия между ними, которое состоит в разном понимании своих обязанностей, в разном отношении к службе и, соответственно, к власти. «В жизни моей я руководствовался всегда одними правилами — никогда не рассуждал по службе и исполнял приказания буквально» [15] Михайловский-Данилевский А. И. Император Александр I и его сподвижники в 1812–1815 гг. т. 6. СПб., 1848–1849, с. 202. , — написал однажды Аракчеев о себе самом. Вот это «нерассуждение по службе» и опасно, и вредно, по мнению противников Аракчеева. Не нужно при этом думать, что собственное мнение для Ермолова и его единомышленников — самоцель или способ самоутверждения (для этого были и другие возможности). К тому же как военные люди они хорошо знали, что такое дисциплина. Дело в другом. Не все решения Власти безупречны, не всегда они направлены к общему благу. И поэтому «прямой верный слуга», «честный человек» должен, обязан высказать свое мнение в этих случаях, даже если это грозит ему неприятными последствиями.

Между тем значительная группа высокопоставленных военных и гражданских чиновников ориентировалась на Аракчеева и разделяла его мнение о необходимости буквального исполнения приказаний. Притом среди них были люди далеко не бездарные (но тем хуже, тем опаснее!). Они хорошо поняли, что карьеру проще, удобнее делать «по Аракчееву» и при Аракчееве, в плане, так сказать, вассальной верности ему, и не только не рассуждая, но даже и предугадывая желания власти. А сделать это было не очень сложно: парад значил куда больше, чем боевая подготовка. Рецепт преуспевания был прост. Показательно в этом смысле мнение Закревского о И. И. Дибиче, уверенно шедшем в гору в то время. Дибич, заслуженно прославившийся в 1812 г., храбрый, умный и образованный строил карьеру средствами, которые наши герои отвергали: он женился на племяннице Барклая де Толли и считался одной из креатур Аракчеева: «Дибич… Государю потакает во всем отлично-хорошои сим возьмет очень много…» (подчеркнуто мной — М. Д. ).

«Потакание» царю, в том числе плац-парадное усердие (Дибич не раз специально приезжал в Петербург смотреть учения гвардии), изобретение очередных новшеств этого рода и есть одна из главных претензий наших героев к клиентеле Аракчеева. Не менее выгодным было и участие в управлении военными поселениями. Словом, «не рассуждать» было просто и одновременно приносило ощутимые результаты. Однако для Воронцова, Ермолова и их друзей такой подход к службе был невозможен.

Вышесказанное позволяет точнее уяснить понимание нашими героями феномена монаршей милости. Проблема эта важна, ибо, напомню, честь — это желание почестей. «Я служу Государю, служу немного и собственному имени моему, — говорит Ермолов и добавляет: — я очень (хорошо) знаю, где польза моя собственная должна молчать пред пользою моего отечества» [16] РИО, т. 78, с. 220–221, т. 73, с. 221–222, 567. . Разумеется, они считают, что усердная служба должна вознаграждаться. Однако, как можно заметить, они не всякое усердие считают полезным. Поэтому и отношение к монаршей милости, точнее всего определяется афористической мыслью Сабанеева: «Гнев царский без вины, а награда без заслуги суть близнецы» [17] РИО, т. 73, с. 248. . Понятно, что они, как и любые генералы во все времена, имеют собственное понимание «заслуг» и свое мнение о масштабах личных отличий. Но поощрение ревностной службы для них, как и для большинства современников — непреложный закон. Идея соразмерного воздаяния за заслуги определяет критическое отношение к тем, кто делает карьеру негодными, по их мнению, средствами: «подвигами в экзерциргаузе», угодничеством, «сильными связями», «ловкостию у двора» и т. п. Для себя они такой путь исключают, что доказывают реальные обстоятельства их карьеры. Воронцов выразился в письме к Закревскому очень точно: «Познакомились мы не в передних и не [на] вахт-параде». Одна эта фраза отсекает наших героев (и их карьеры) от «тех, других». Познакомились они на войне.

Вообще беспроблемное продвижение по службе не соответствует их представлениям о справедливости. Ермолов, к примеру, так высказался о своем племяннике: «Он был неблагопристойно счастлив по службе и потому надобно еще то заслуживать» [18] Там же, с. 291. . В своих воспоминаниях Алексей Петрович обязательно обращает внимание на то, как сделана карьера, если хочет по каким-либо причинам выделить генерала: «Быстрый ход по службе не допустил нужной опытности, не представились случаи обнаружить особенные способности военного человека. Из всех наилучших качеств, украшающих Строганова, военные не суть превосходнейшие. Никому не уступая в отважности, готовый встречать опасность, но не среди звука оружия может возгреметь имя его»; «В царствование императрицы Екатерины II Коновницын был полковником… Отец его, значительный сановник, по важности занимаемых им должностей, в связи со многими могущественными особами, разными путями с необыкновенною скоростию проводил сына в чины… Утративши в продолжительной отставке прежний, практически приобретенный навык, Коновницын возвратился в службу, и совершенно сказывались военные его знания. Блистательна была неустрашимость его, но не могла заменить недостатка их» [19] Ермолов А. П. Записки, с. 175, 262. .

Если отличия накладывают на Власть обязанность воздаяния служащим, то последних награда обязывает продолжать службу с еще большим усердием. И, наоборот, невнимание Власти как бы лишает ее морального основания требовать от подчиненных ревностного служения. Игнорирование заслуг обижает и даже оскорбляет чиновников. У каждого из наших героев можно встретить жалобы на несправедливость начальства вплоть до «Белого» (так они иногда называли царя). Обиды подсчитываются ими с тщательностью канцеляристов. Так, на 11 страницах «Записок» Ермолова (издания 1865 г.), содержащих аннотированное описание главных событий его жизни в 1801–1811 гг. (без 1805–1807 гг.), приводится 17 конкретных случаев, когда он с «равными правами на награду неравные имел успехи со многими другими», когда ему отказывали в служебных назначениях, награждали менее престижными орденами или вовсе не награждали, не повышали в чине, а также говориться о конфликтах с командованием, прежде всего с Аракчеевым. С Давыдовым вообще произошла неслыханная вещь: у него, как говорилось, отняли присвоенный уже генеральский чин. Легко понять его чувства: «Если… не буду произведен, то намерение мое непоколебимо, я оставляю службу… Если мои просьбы останутся втуне, то я рапортуюсь больным и до тех пор останусь дома, пока не отдадут должного, то есть чин и Георгия 3-го, к коим я представлен».