Константин Рыжов - 100 великих монархов

Дмитрий внёс свежую струю не только в церемониальный дворцовый обряд, но и в политику. Наслушавшись в Польше толков о всеобщем христианском ополчении против турок, о котором во всей Европе говорили, не приступая к делу, Дмитрий хотел привести эту мысль в исполнение, тем более что русских она касалась ближе, чем другие народы, во-первых, по духовному родству с порабощёнными греками, а во-вторых, по соседству с крымскими татарами. С самого приезда в Москву намерение воевать с турками и татарами не сходило с языка у Дмитрия. На Пушечном дворе лили новые пушки, мортиры, ружья. Царь часто ездил туда, сам испытывал новые пушки, стреляя из них замечательно метко, сам учил ратных людей в примерных приступах к земляным крепостям, лез в толпе на валы, несмотря на то что иногда его толкали, сшибали с ног и давили.

Готовившаяся война с Турцией побуждала Дмитрия поддерживать дружеские отношения с папой, но он не поддавался папским уловкам о соединении церквей и в своих посланиях искусно обходил этот вопрос. В дошедших до нас письмах Дмитрия нет даже намёка, похожего на прежние обещания ввести католичество в Русской земле. Он толковал с папой о союзе против турок, и вскоре иезуиты совершенно разочаровались насчёт своих блестящих надежд. Предоставив католикам свободу совести в своём государстве, Дмитрий равным образом предоставил её протестантам всех толков. Ясно было, что он не думал исполнять тех обещаний иезуитам, которые он поневоле давал, будучи в Польше (хотя, несомненно, что в душе он был всецело за соединение церквей, но вовсе не из религиозных, а из прагматических целей). Так же мало расположен он был исполнить свои вынужденные обещания отдать Польше Смоленск и Северскую область. Польскому послу Корвин-Гонсевскому Дмитрий напрямик объявил, что отдача русских земель решительно невозможна. Он отказал Сигизмунду в требовании заводить костёлы и вводить римско-католическое духовенство, особенно иезуитов, во вред православной вере.

С деятельностью Дмитрий соединял любовь к весёлой жизни и забавам. Ему не по душе был старый дворец с его мрачными воспоминаниями. Он приказал построить в Кремле для себя и для будущей жены два деревянных дворца. За обедом у Дмитрия была музыка, что не делалось при прежних царях. Вообще Дмитрий часто говорил, что желает, чтобы все кругом веселились. Но современники рассказывают, что благодушный царь был слишком падок до женщин: обольщал боярских жён, дочерей и даже молоденьких монахинь. Дочь Бориса Годунова Ксения была его первой любовницей, и он, кажется, совершенно не стремился этого скрывать. Об этой связи знали не только в Москве, но и в Польше, и Мнишек в своих письмах вынужден был намекнуть, что ему неприлично везти дочь в Россию, пока Дмитрий держит при себе любовницу. Только тогда Дмитрий отослал Ксению в монастырь, где, по некоторым источникам, она родила сына.

Исполняя обещание вступить в брак с Мариной, Дмитрий отправил в Краков послом дьяка Афанасия Власьева, который, представляя лицо своего государя, 12 ноября совершил за него акт обручения в присутствии Сигизмунда. Дмитрий настойчиво звал невесту в Москву, но будущий тесть долго медлил с отъездом, выжидая, как сложится судьба его протеже. В Польшу приходили противоречивые слухи о новом государе. С одной стороны, говорили, что народ его любит и ласкает, а с другой — что не доверяет ему вполне и подозревает в самозванстве. И то и другое было верно. Почти что с первого дня по столице пошёл ропот недовольных. Говорили, что царь любит иноземцев, ест и пьёт с ними, не соблюдает постов, ходит в иноземном платье, завёл музыку, хочет от монастырей отобрать достояние, тратит без толку казну, затевая войну с турками, раздражает шведов в угоду Сигизмунду и намерен жениться на поганой полячке. В числе недовольных был князь Василий Шуйский.

24 апреля 1606 года в Москву прибыл наконец Мнишек с дочерью. С ним приехало несколько знатных панов с толпою всякой челяди и шляхтичей. Всех гостей было более 2 тысяч человек. Начались роскошные обеды, балы и празднества. 8 мая Марина была предварительно коронована царицею, а потом совершилось бракосочетание. Царь в упоении любви всё забыл, предавался удовольствиям, танцевал, не уступая полякам в ловкости, и раздражал тем чопорность русских. Но к эксцентричности своего государя они уже привыкли. Гораздо более вызывало возмущение поведение приехавших гостей. Среди них было множество гайдуков-малороссиян, людей буйных и неуёмных. В пьяном разгуле они бросались на женщин на улицах, врывались даже в дома, где замечали красивую хозяйку или дочь. Марина также очень не понравилась русским как своим западным платьем, так и тем, что оставалась католичкою.

Всё это вместе — наплыв буйных иноземцев на улицах Москвы, пренебрежение к православию, выказанное царицей, а также множество нелепых слухов, усиленно разносимых врагами царя, вызвало возбуждение и брожение среди москвичей. Этим и решили воспользоваться заговорщики. Но и теперь они вовсе не были уверены в поддержке народа и избрали к своей цели лукавый и коварный путь. В ночь со вторника на среду, с 13 на 14 мая, Василий Шуйский собрал к себе единомышленников, между которыми были и служилые и торговые люди, раздражённые поступками поляков. Положили сначала отметить дома, в которых стоят поляки, а утром рано в субботу ударить в набат и закричать народу, будто те хотят убить царя и перебить думных людей: народ бросится бить поляков, а заговорщики покончат с царём. В четверг 15 мая какие-то русские донесли о заговоре царскому любимцу Басманову. Басманов доложил Дмитрию. «Я этого слышать не хочу, — отвечал тот, — не терплю доносчиков и буду наказывать их самих». И Мнишек, и Басманов советовали не пренебрегать предостережениями. Дмитрий ничему не верил и вечером созвал гостей в свой новый, красиво украшенный дворец. Заиграло сорок музыкантов, начались танцы; царь был особенно весел, танцевал и веселился. По окончании бала Дмитрий ушёл к жене в её новопостроенный и ещё неоконченный дворец, а в сенях царского дворца расположилось несколько человек прислуги и музыкантов.

Рано утром он был разбужен набатным звоном. Дмитрий побежал в свой дворец и встретил там Дмитрия Шуйского, который сказал ему, что в городе пожар. Дмитрий хотел вернуться к жене, чтоб успокоить её, а после ехать на пожар, как вдруг неистовые крики раздались у самого дворца.

Басманов отворил окно и спросил: «Что вам надобно? Что за тревога?» Ему отвечали: «Отдай нам твоего вора, тогда поговоришь с нами». — «Ахти, государь, — сказал Басманов царю, — не верили мне, а вся Москва собралась на тебя». Алебардщики стали было у входа, но по ним дали несколько выстрелов. Они увидели, что ничего не могут сделать, и пропустили толпу. Дмитрий выхватил у одного из них алебарду, подступил к дверям и крикнул: «Прочь! Я вам не Борис!» Басманов выступил вперёд царя, сошёл вниз и стал уговаривать бояр, но тут один из заговорщиков ударил его ножом в сердце. Дмитрий захлопнул дверь и побежал по переходам в маленький дворец, но выхода не было ниоткуда. Он глянул в окно, увидел вдали стрельцов и решил выскочить в окно, чтобы спуститься по лесам, приготовленным для иллюминации, но оступился, упал с высоты 15 сажен на житный двор, вывихнул себе ногу и разбил грудь.