Джон Хэлдон - История византийских войн

Императоры считались наместниками Бога, но император мог оказаться низвергнутым, и удачливый узурпатор должен был иметь на то произволение Божье (даже если народ при этом не в силах был понять логику Божьего выбора), без которого не мог надеяться на успех. Если Господь избирал дурного правителя, это обстоятельство, подобно, например, стихийным бедствиям или военным поражениям, обычно расценивались как данный Богом знак — обыкновенно как свидетельство Его гнева. А в записанном в VII в. повествовании рассказывается, что настоятель расположенного близ Константинополя монастыря видел сон, в котором ему представилась возможность спросить Бога о том, все ли правители и тираны назначаются по Божественному усмотрению. Он получил утвердительный ответ. «Тогда почему же, о Господи, — спросил настоятель, — ты послал злого тирана Фоку править ромеями?» «Потому, что не смог отыскать худшего», — прозвучал ответ.

Эпидемии, землетрясения, войны, кометы и т. д. расценивались как часть взаимоотношений между жителями земли и небесами и воспринимались соответствующим образом. Стихийные бедствия, как и политические смуты, рассматривались как данные свыше указания на то, что избранный народ — ромеи — уклонились от правильного пути и должны на него возвратиться. В подобных случаях обычно искали причины случившегося, а также — козлов отпущения. Эти мотивы лежали в основе многих имперских начинаний, даже если они были вызваны к жизни объективно действующими долговременными социально-экономическими факторами. Отсюда же следовало и давление на православие («правую веру», то есть правильное толкование Писания и трудов Отцов Церкви). Поэтому многие религиозно-политические конфликты в рамках византийского мира, или конфликты между византийской церковью или правительством и папством, начинались с разногласий по поводу того, приемлема ли конкретная имперская стратегия с точки зрения православия.

Принимая во внимание долгую историю этого государства, неудивительно, что за это время произошли весьма значительные изменения и в государственной организации, и в социальных и культурных ценностях. Поэтому, хотя наличие достаточного количества общих черт и особенностей позволяет пользоваться одним и тем же термином применительно ко всему общественно-экономическому образованию, во многих отношениях государство и общество XV в. очень мало напоминало то, что существовало в VI в. В особенности это справедливо для общественно-экономических отношений в византийском обществе и того словарного запаса, с помощью которого они становились понятными; в еще большей степени это относится к ряду ключевых государственных институтов.

Вот что писал в 1869 г. историк Уильям Ликки:

«Что касается Византийской империи, то общий приговор заключается в том, что она представляет собой без единственного исключения самый низменный и никчемной образец, который когда-либо принимала цивилизация. Ни одна иная достаточно долго просуществовавшая цивилизация не была в такой мере лишена всех признаков и элементов величия, и ни к одной из них не приложим с такой точностью эпитет посредственная. История этой империи являет монотонное повествование об интригах духовенства, евнухов, женщин… об отравлениях, заговорах и неблагодарности, ставшей обычным делом» (W. E. Lecky. A History of European Morals from Augustus to Charlemagne. L. 1869,11, 13–14).

Подобное представление, превосходно иллюстрирующее нравы и предрассудки викторианской эпохи, оказалось удивительно живучим. Действительно, оно сохраняется в популярных представлениях о византийском мире, сочетающем викторианскую мораль с предрассудками крестоносцев, и в употреблении прилагательного «византийский» в отрицательном смысле. Некоторые современные авторы — по большей части непрофессиональные историки — осознанно или нет, вносят эти предрассудки в мир современной науки если не представлением о «продажности» византийского двора, то путем создания особого романтического и «восточного» образа Византии, что едва ли приближает нас к пониманию действительной природы византийского общества и цивилизации. В свете свидетельств письменных и археологических источников оказывается, что византийский двор был не более развращен, жесток или подвержен заговорам, чем любой средневековый двор Запада или Востока. Однако потребовалось длительное время, чтобы избавиться от упомянутых ошибочных представлений. Особенно подвержены им оказались историки, работавшие в рамках западноевропейской традиции, благодаря евроцентристской пропаганде, возникшей в XVII–XVIII вв. с присущей им идеологией национализма и рационализма, рамках этого направления западно- и североевропейской культуре приписывались целостность, чувство чести и осмысленность, будто бы утраченные византийским миром (как и исламским Востоком).

Как и другие государства, Восточная Римская империя на протяжении своего существования боролась за сохранение территориальной целостности. Величайшую ее проблему составляло само географическое положение, так как Византия постоянно была окружена потенциальными и реальными врагами. На востоке это была Сасанидская Персия (до 620 г.), затем исламский халифат, наконец, турки — сельджуки и оттоманы; на севере — различные переселявшиеся племена славян (VI–VII вв.) и кочевые народы (авары, булгары, хазары, венгры (мадьяры) и др.); в западном прибрежном районе Балкан — лангобарды, франки, а позднее — сарацины (из Северной Африки и Испании) и норманны (с конца X в. до сер. XII в.). Наконец, с XII в. морские государства Италии также стремились, по возможности, подчинить своему влиянию византийских императоров и территорию империи. Излишне амбициозные (хотя первоначально оказывавшиеся довольно удачными) планы вернуть утраченные имперские земли в сочетании с ограниченной и недостаточно гибкой бюджетной системой стали ключевыми факторами, определившими историю империи. Начиная с XI в. византийская экономика постепенно уступала быстро крепнувшей экономике стран Западной Европы, в особенности государств Италии. Взятие и разграбление крестоносцами Константинополя в 1204 г. в результате Четвертого крестового похода и последующий раздел ее территории между рядом латинских княжеств и Латинской империей ознаменовало закат Византийской империи как влиятельной международной силы. Хотя в 1261 г. Константинополь вновь обрел имперский статус, быстрый рост балканских держав (таких, как Сербия) и турецкая экспансия в Анатолии и впоследствии на Балканах лишали Византию реальных шансов на восстановление своего могущества в регионе. Перед окончательным поглощением империи оттоманским государством она состояла лишь из области, прилегающей к Константинополю, нескольких эгейских островов и южной части греческого Пелопоннеса.

Читать дальше