Франсуа Минье - История Французской революции с 1789 по 1814 гг.

12 Собрание нотаблей заменяло собой Генеральные штаты в период от 1614 до 1789 г. Уже Карл V, встречая в выборных Генеральных штатах оппозицию, неоднократно вместо них созывал собрания, всех членов которых сам непосредственно назначал. В 1367 и 1369 гг. им были созваны собрания, например, из прелатов, дворянства, юристов и представителей богатой буржуазии, подтвердившие его решимость воевать с англичанами и ввести некоторые реформы в администрацию королевства. В XV в. Людовик XI собирал нотаблей в Туре, а в 1527 г. Франциск I в Колонне. Собрание нотаблей обсуждало в 1560 г. различные государственные дела в Фонтенбло; наконец, Ришелье собирал нотаблей в 1626 г. Следующее обращение к нотаблям было при Колоне и, наконец, последнее непосредственно перед Генеральными штатами 1789 г. при Неккере. Собрание при Колоне состояло из 137 членов; 129 из них принадлежало к дворянству и духовенству, а 8 к богатой буржуазии, тянувшейся во дворянство.

13В дополнение к тому, что говорит Минье об общем положении Франции перед Великой революцией, мы вкратце по Блоссу (Французская революция. СПб., 1906) рассмотрим положение крестьян и затем приведем выдержки из статьи Э. Шампьона „Франция в 1789 году“, помещенной в виде вступления к русскому переводу „Великой французской революции“ Ф. Олара (М., 1906).

Ко времени революции всего во Франции числилось до 25 миллионов жителей, и из них 21 миллион занимался земледелием на 35 миллионах гектаров пригодной для сельского хозяйства земли. 2/3 этой земли находилось во владении мелких собственников только во Фландрии, Эльзасе и Северной Бретани, бывших сколько-нибудь зажиточными, а в остальной Франции, в особенности в Шампани и Лотарингии, живших в страшной бедности, раздробление земли было чрезвычайное, существовали земельные участки в несколько квадратных сажен. Среднего сословия среди земледельческого населения не было вовсе; были крупные землевладельцы и сельский пролетариат. Только в Вандее между дворянством и крестьянством сохранились патриархальные отношения, везде же в других местностях землевладельцы эксплуатировали крестьян до самых крайних пределов возможности. Жизнь сельского населения представляла собой адскую муку и мало чем отличалась от жизни неразумного животного.

„Крестьяне {12} жили в жалких глиняных лачугах, крытых соломой, многие из которых не имели окон. Они неизбежно должны были пребывать в грязи, среди грубости и невежества, так как господствующие слои нисколько не были заинтересованы в том, чтобы бросить в эту несчастную массу, погруженную в безысходный мрак, спасительный луч образования. Лишь очень немногие из крестьян умели читать и писать. Среди сельского населения перед революцией было еще полтора миллиона крепостных, плативших оброк своим господам и отбывавших повинности работой. Они были подсудны помещику, не могли делать завещаний и свободно располагать своим движимым имуществом. Крестьянин должен был безропотно терпеть убытки, причиняемые ему дичью, и под страхом большого наказания не смел держать оружия.

Чрезвычайно обременительны для крестьян были десятины, которые они обязаны были давать землевладельцам и духовенству. Десятина должна была равняться десятой части валового дохода с хозяйства, но счеты были здесь так неопределенны, что она могла дойти до третьей части, половины или даже трех четвертей и более чистого дохода и, таким образом, могла лечь страшным бременем на крестьянина. Значительное число участков должны были отдавать с акра седьмую часть пшеницы. Крестьяне, возделывавшие виноградники, также должны были отдавать седьмую часть спирта. Со Средних веков удержалась, в качестве „исторического права“, масса натуральных повинностей; с некоторых участков взимались экстраординарные поборы зерном, птицами, свиньями, яйцами, дровами, воском и цветами; рядом с обыкновенной барщиной также существовали еще экстраординарные натуральные повинности. Неоднократно вводились и особые сборы деньгами. Но рядом с феодальным господством к крестьянину предъявляло свои требования и государство, и государственные сборы взыскивались с такой же строгостью. Здесь первое место занимал поземельный налог (taille), от которого дворянство почти вполне избавилось, духовенство же было совершенно свободно; между тем как крестьянин должен был платить его беспрекословно. Общая сумма поземельного налога простиралась до 110 миллионов франков. Затем следовал столь ненавистный налог на соль с целым рядом пошлин с товаров, съестных припасов, дорожных пошлин. Высчитано, что в тех местностях, где поборы были особенно тяжелы, крестьянин платил с каждых 100 франков 53 франка государству, в виде поземельного, подушного и подоходного налогов, 14 — землевладельцу, 14 — духовенству, в виде десятины. Из остальных 19 франков надо было платить еще налог на соль и предметы потребления. Поэтому достаточно было таких крестьян, которые всю жизнь голодали.

Существовала целая масса способов увеличивать число зависимого от землевладельцев земледельческого населения. В некоторых местах крепостным становился всякий, проживший хоть один день свыше года в данном поместье. Все имущество его, где бы оно ни находилось, становится собственностью владельца поместья. Свободный человек, женившийся на дочери крепостного, сам оставался свободным, но если, по несчастью, он жил в доме своей жены и перед смертью не успевал куда-нибудь уехать, то дети его становились крепостными!

Существовала, сверх того, масса способов лишить крестьянина того немногого, что ему удалось скопить. В некоторых монашеских владениях существовал закон, например, что если будет доказано, что девушка, вступавшая в брак, первую ночь после него провела в доме мужа, а не у родителей, то она теряла право наследования после своего отца, и оно переходило к монахам!

К такому страшному гнету присоединялось первобытное ведение сельского хозяйства и частые неурожаи. Немудрено, что крестьяне время от времени не выдерживали и дело доходило до восстаний, подавляемых военной силой“.

Вот что пишет Э. Шампьон о положении непосредственно перед революцией армии, народного просвещения и общем обнищании страны.

Армия. „Указы последнего времени, касавшиеся способа раздачи высших военных чинов, исторгли у дворянства стоны (это его собственное выражение). Со времени министерства г-на Сен-Жермена военная служба становится, благодаря распоряжениям Военного совета, почти унизительной для провинциального дворянства, которому Совет предоставляет только низшие военные звания, объявляя, что к командованию армиями призвано по преимуществу придворное дворянство“.

Торговля чинами, эта „гангрена“, продолжала „разъедать армию, как и все другие части государственного строя“; военная карьера представляла собой ряд денежных сделок, — и дворянство, „со слезами на глазах, с болью в сердце, умоляло Его Величество открыть заслугам доступ к высшим чинам“. За деньги можно было стать прево, фурьером, трубачом, военным лекарем, аптекарем, священником кавалерийского штаба или французской гвардии.