Александр Бондаренко - Утаенные страницы советской истории.

ЛАБУСОВ: При этом только немцы начали наступление в Арденнах — наши союзники от них сразу же убежали.

НИКИФОРОВ: Мы получали такие потери, которые объективно складывались и зависели от массы факторов… Говоря о Курской битве, я не вижу каких-то откровенных ошибок, принципиально неверных решений, принятых либо на уровне Генерального штаба, либо на уровне командующих фронтами или армиями, которые привели бы к существенному увеличению наших потерь…

ОРЛОВ: Я думаю, что ошибки, конечно, были, хотя весь 1942 год ушел на обучение нашей армии современной войне. Обучение это шло в ходе боев, отсюда и огромные потери были не только в 1941-м и 1942-м, но и в 1943-м тоже. Маршевое пополнение приходило слабо обученное. Дивизии бились до последнего, потом их отводили, приходили другие, которые все начинали заново. Плохое взаимодействие было между пехотой и танками, между танками и авиацией — еще не удалось ликвидировать «радиобоязнь» в управлении… Однако на Центральном фронте немцы смогли прорваться только на 12 километров, на Воронежском — на 35, и дальше не прошли! А оборона была 250 километров в глубину, и гитлеровцы в ней завязли.

НИКИФОРОВ: Услышав «1 к 6, 1 к 7», я понял, что вы исходите из совершенно ошибочной предпосылки. Подобное соотношение не имеет в науке ни малейшего оправдания. Наши потери изучены досконально… Но что касается немецкой стороны, цифры, которые называют сами немцы, совершенно разные, и доверять им невозможно. Например, один историк заявил: «Фельдмаршал Кейтель, когда его вели на виселицу, сказал: «Я ухожу туда, где два миллиона моих солдат!» Следовательно, немецкие потери составляют два миллиона». В общем, цифра немецких потерь явно взята с потолка. Точно так «среднепотолочным методом» подсчитываются и потери сторон в Курской битве.

ОРЛОВ: Автор одного немецкого исследования утверждает: «Подсчитать немецкие потери не представляется возможным. Они колеблются от двух до девяти миллионов». Имеются в виду только убитые…

НИКИФОРОВ: При этом своих союзников они не учитывают вообще, подсчет потерь ведется в границах рейха 1939 года.

ОРЛОВ: Наши Вооруженные Силы потеряли в Великой Отечественной войне 8600 тысяч. Немцы приблизительно потеряли 7 миллионов, еще 950 тысяч — их союзники. То есть соотношение по вооруженным силам примерно одинаковое…

ЛОБОВ: К сожалению, мы не разделяем понятия «война» и «боевые действия». Но война — не только боевые действия. Это борьба экономик, идеологий, дисциплины, менталитетов народных, информационная борьба… Пора, наверное, науке разделить и проанализировать, что же у нас было в войне, и что — в боевых действиях. Тогда все встанет на свои места… Мы одержали победу над очень сильным противником — очень дорогой ценой. Но говорить, что это были «большие потери», «малые потери», по меньшей мере, бестактно.

НИКИФОРОВ: Кстати, кто может обоснованно и доказательно утверждать, что советское руководство, наше командование с первого дня войны и даже с довоенного времени не стремились минимизировать потери, все сделать для того, чтобы у нас была должная подготовка, лучшая техника? Потом на поле боя они стремились командовать так, чтобы нанести врагу большие потери, чем себе. К сожалению, ряд объективных условий не всегда позволял это сделать…

ЛОБОВ: Считаю, что во время Великой Отечественной войны мы реализовали абсолютное большинство своих возможностей. Другой вопрос: что мы получили в результате? Как все это отразилось на последующем развитии СССР, на судьбах Европы и всего мира? Прежде всего следует учесть, что мы дважды разрушили европейскую часть своей страны и получили полностью разрушенную восточную часть Европы: Польшу, Венгрию, Чехословакию, Румынию, восточную часть Германии. Что получила та сторона? Абсолютно целую Европу Западную… Мы понесли огромнейший урон, зато для наших союзников образовался огромнейший рынок сбыта. Мы потеряли 27 миллионов, американцы — 200 тысяч, Германия потеряла 17 миллионов граждан, не реализовав своих возможностей…

(21 июня 2003 г.)

Официальная история носит избирательный характер: в силу политических соображений и личных пристрастий сильных мира сего многие события, равно как их участники, оказываются как бы за кадром; и чем потом больше проходит времени, тем сложнее незаслуженно забытому человеку вернуться в историческую память народа, тем более — в официальную историю. Потому, наверное, правы те ученые, кто считает, что историческое прошлое является многовариантным. Официальным становится тот вариант, который устраивает политиков, — не зря говорится, что история пишется победителями. Побежденные если же и остаются в исторической памяти, то в весьма искаженном виде…

Известно, что одним из слагаемых Победы в Великой Отечественной войне стала успешная деятельность военной контрразведки, которая сумела одержать верх в противоборстве со спецслужбами нацистской Германии и ее сателлитов. Военные контрразведчики обезвредили более 30 тысяч агентов разведки противника, около 3,5 тысячи агентов-диверсантов и свыше 6 тысяч террористов; в интересах Ставки ВГК, Генштаба и командования фронтов было проведено свыше 180 радиоигр с разведкой противника; в тыл гитлеровцев были заброшены свыше трех тысяч наших агентов. Между тем, фамилии организаторов этой победоносной борьбы называются крайне редко и как-то даже стыдливо. Но разве по трудам своим эти люди не заслужили того, чтобы остаться в истории? Один из них — генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов.

О его молодости известно немногое — Виктор Семенович на эту тему распространяться не любил, да и число людей, знавших министра госбезопасности СССР, заметно поубавилось после его ареста в июле 1951 года. Сохранилась автобиография Абакумова, написанная 14 декабря 1939 года:

«Родился в гор. Москве в 1908 году в семье рабочего. Отец мой до революции был некоторое время рабочим Московской фармацевтической фабрики, б. Келлер. После революции — уборщиком-истопником одной из больниц гор. Москвы. Заработок отец получал очень низкий, семья из 5 человек (брат, сестра и я) всегда находилась в нужде. Проработав в больнице много лет, отец в 1922 году умер.

Мать до революции работала швеей но разным мастерским, и, кроме этого, ей приходилось еще брать шитье на дом. После революции работала уборщицей в той же больнице, где работал и отец. Проработав там лет 13, заболела, перешла на пенсию.

Сам я проживал все время в Москве. До 1921 года учился в городском училище. В конце 1921 года, еще мальчишкой, ушел добровольцем в РККА, где служил во 2-й особого назначения Московской бригаде (ЧОН).