Андрей Никитин - Исследования и статьи

За описанием битвы следует покаянный «плач» Игоря, в котором он корит себя, что «взяхъ на щить городъ Глебовъ: оу Переяславля тогда бо не мало зла подъяша безвиньнии христьани»,спрашивает, где теперь его брат, племянник, сын, «где бояре доумающеи, где моужи храборьствоующеи… где кони и ороужыя многоценьная»,и молит: «Господи, Боже мои, не отригни мене до конца».Рассказ заканчивается «разводом» пленных с указанием, кто кого взял: Игоря — «Тарголове моужь именемь Чилбоук, а Всеволода, брата его, ял Роман Кзичь, а Святослава Олговича — Елдечюкъ въ Вобурцевичахъ, а Володимера — Копти в Оулашевичихъ»; тогда же Кончак поручился «по свата Игоря, зане бяшеть ранен»[Ип., 643–644]. Что касается остальных, то, по сведениям летописца, «роусь съ 15 моужь оутекши, а ковоуемь мнее, а прочии в море истопоша».

По изложении действий Святослава киевского, который после встречи с Беловолодом Просовичем, прибежавшим с поля битвы, отправил своих сыновей в Посемье, а Давыда смоленского — к Треполью, рассказ Ипатьевской летописи возвращается к Кончаку, пришедшему к Переяславлю, где Владимир Глебович в схватке был «язьвен… треми копьи»[Ип., 647] [118].

Услышав о приближении сил русских князей, половцы ушли от Переяславля и на обратном пути осадили Римов, взяв в полон всех, кто не успел уйти из города.

Игорь же «тотъ годъ(т. е. „тогда“. — А. Н. ) бяшеть в половцехъ»,которые «слоушахоуть его и чьстяхоуть его… бесъ пря творяхоуть повеленое им».Самым замечательным оказывается, что он «попа же бяшеть привел из Роуси к себе»,что можно считать безусловной правкой редактора, понявшего выражение «тот год» как год календарный, а не как ‘тот час’ или ‘в то время’. В рассказе о пребывании Игоря в плену и обстоятельствах его побега, представляющем самостоятельный сюжет, особого внимания заслуживает фраза, что «избави и Господь за молитву христьяньску»,предваряющая последующее повествование, в котором сообщается, как «доумци»Игоря убедили его бежать с «половчином именемь Лавор»: Игорь дождался, когда «половци напилися бяхоуть коумыза… пришед ко реце и перебредъ, и вседе на конь, и тако поидоста сквозе вежа, и иде пешь 11 денъ до города Донца, и оттоле иде во свои Новъгородь»,после чего «еха ко Киевоу к великомоу князю Святославоу, и рад бысь емоу Святослав, также и Рюрикъ, сватъ его»[Ип., 651].

Из этого видно, что у рассказа Ипатьевской летописи со «Словом…» не просто больше общих мест, чем у Лаврентьевского списка, но сам рассказ если не написан, то кардинально переработан под воздействием древнерусской поэмы. В последнем убеждают не только смысловые, но и текстуальные совпадения: затмение, встреченное на пути ( «солнце ему тьмою путь заступаше», «тогда Игорь възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты»); ожидание Всеволода у Оскола ( «Игорь ждетъ мила брата Всеволода»), идущего из Курска ( «а мои ти готови, оседлани у Курьска»); поездка через ночь ( «нощь стонущи ему грозою»); указание на пятницу, как на день первой встречи с половцами ( «въ пяткъ потопташа поганыя плъкы половецкыя»); погоня Святослава Ольговича и прочих за половцами ( «и рассушясь стрелами по полю помчаша»); выступление половецких полков ( «половци идуть отъ Дона, и от моря, и отъ всехъ странъ»); битва с утра субботы до вечера, затем через ночь и в воскресенье ( «съ зарания до вечера, съ вечера до света летят стрелы», «бишася день, бишася другый: третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы»); поворот полков ( «Игорь плъкы заворочаетъ»); о мужестве Всеволода ( «яр туре Всеволоде, стоиши на борони»); Каяла ( «с тоя же Каялы», «ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы»); гибель в «море» остатков войска ( «Олегъ и Святъславъ… в море погрузиста»); упоминание Римова ( «се у Римъ кричать подъ саблями половецкыми»); раны Владимира Глебовича ( «а Владимиръ подъ ранами; туга и тоска сыну Глебову»); Лавор ( «Овлуръ свисну за рекою»); описание бегства и указание на «город Донец» ( «въверъжеся на бръзъ комонь, и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца»); приезд в Киев и радость князей ( «Игорь едетъ по Боричеву… Страны ради, града весели»).

Одновременно в рассказе Ипатьевской летописи обнаруживаются реалии и сюжеты, не находящие себе соответствия в тексте «Слова…». К ним относятся: точная дата поездки; указание на мирный характер поездки («не спеша»); «помочь Ольстина Олексича, Прохорова внука»; «ковуи»; точное время затмения-маршрут с Донца на Оскол, Сальницу и Сюурлию; эпизод со «сторожами» и решение Игоря; установление полков; описание первого боя; обстоятельства задержки на ночь; перечень ханов и родов «земли Половецкой»; наличие в войске Игоря «черных людей», «добрых людей» и «отроков боярских»; бегство «ковуев» и пленение Игоря; битва в пеших порядках вокруг озера; перечень кто кого взял в плен; покаяние Игоря и его молитвы об освобождении; указание на Беловолода Просовича, как вестника о поражении и пр. Так перед нами постепенно проясняется структура летописного повествования, изначально со «Словом…» не связанная уже потому, что обладает собственной информационной ценностью и художественной цельностью даже в случае изъятия из текста реалий, обусловленных влиянием поэмы.

Попробуем теперь сопоставить фактологическую канву рассказа Ипатьевской летописи о походе и бое с канвой рассказа Лаврентьевского списка. Общих мест у того и другого оказывается крайне мало — «черниговская помочь» и поражение «у воды», поскольку сообщение о первой победной стычке, присутствующее во всех трех текстах (Лаврентьевском списке, Ипатьевской летописи и «Слове…») следует исключить как историческую основу самого сюжета. В таком случае сообщение о «черниговской помочи», как и странный пассаж Лаврентьевского рассказа (после сообщения о том, что «изнемогли бо ся быху безводьемь… в знои и в тузе… по 3 дни бо не пустили бяху их к воде») «устремишася на нь и притиснуша их к воде»[Л., 398], можно объяснить только влиянием «Слова о полку Игореве», где «безводье» сопряжено с известием о «потоплении».

Что же касается более серьезных совпадений — сообщения о действиях киевских князей, рассказа об осаде Переяславля и ранах Владимира Глебовича, наконец, сообщения о судьбе Игоря, переданное в форме, указывающей на зависимость данного места Лаврентьевского списка от рассказа Ипатьевской летописи ( «и по малых днехъ ускочи Игорь князь у половець, не оставить бо Господь праведного в руку грешничю: очи бо Господни на боящагося его, а уши его в молитву ихъ»[Л., 399] и «но избави и Господь за молитву христьяньску, им же мнози печаловахугься и проливахуть же слезы своя за него»[Ип., 649]), то все они находятся не в самом рассказе о походе, а в его «конвое», восходящем к какому-то общему источнику этих сведений, представленному в южно-русском летописании XII в.