Джек Лондон - Дочь снегов

-- Но мы продолжали существовать и по сей день. Мы существуем, а римляне исчезли. Все проверяется временем. До сих пор мы выдерживали это испытание. Кое-какие благоприятные признаки того что том, что так будет и впредь. Мы приспособлены лучше других. -- Самомнение. -- Подождите. Сначала проверьте. Фрона порывисто сжала ему руку. Его сердце забилось, кровь бросилась в лицо, и в висках застучало. Смешно, но восхитительно, подумал он. Сейчас готов был спорить с ней хоть всю ночь напролет.

-- О, я полагаю, что слишком возбуждаюсь и дохожу до абсурда --воскликнула Фрона.--Но в конце концов одна из причин того, что мы--соль земли, и кроется в том, что мы имеем смелость высказывать это.

-- И я уверен, что ваша горячность заразительна,-- ответил он.-- Вы видите, она начинает действовать на меня. Мы--народ, избранный не богом, а природой. Мы англы и саксы, норманны и викинги, и земля -- наше наследие. Так идем же все дальше вперед

-- Теперь вы издеваетесь надо мной. А кроме того, мы и так с вами оказались далеко впереди. Для чего же вы отправились на Север, как не для того, чтобы приложить руку к наследию вашей расы?

Услышав шаги, она повернула голову к крикнула вместо приветствия:

-- Я взываю к вам, капитан Александр! Будьте свидетелем!

Как всегда, весело улыбаясь, капитан полиции поздоровался с Фроной и Корлиссом.

-- Приглашаете в свидетели? -- переспросил он.-- О, да! Команду не могли бы вы отыскать смелей. Веслу мы были слуги, но властители морей,-торжественно процитировал он. Его слова и вся обстановка так увлекли Фрону, что она порывисто сжала его руки. При виде этого Корлисс вздрогнул. Ему стало как-то не по себе от такой несдержанности в выражении своих чувств. Неужели она так благосклонна ко всем, кто восхищается ее словами или поступками? Он ничего не имел против того, чтобы она сжала его руки, но по отношению к первому встречному это показалось ему непростительной вольностью.

Мороз и вялость несовместимы. Север вызывает в человеке ту смелость и решительность, которые никак не проявляются в более теплом климате. Поэтому вполне естественно, что между Фроной и Корлиссом сразу возникла большая дружба. Они постоянно виделись в доме ее отца, а также посещали различные места. Их тянуло друг к другу. Их встречи доставляли им большое удовольствие, которое не могли испортить даже споры и разногласия. Фроне нравился этот человек, потому что он был настоящим мужчиной. При всей своей фантазии она не могла представить себе, что будет когда-нибудь связана с человеком, обладающим высоким интеллектом, но лишенным мужественности. Она с удовольствием смотрела на сильных мужчин, представителей ее расы, чьи тела были прекрасны, а мускулы выпуклы и приспособлены к борьбе и работе. В ее глазах мужчина прежде всего был борцом. Она верила в естественный и половой отбор и была убеждена, что если в результате этого отбора появляется сильный, мужественный человек, то он должен пользоваться всеми благами, которые может предоставить ему жизнь и его положение в ней. То же самое, по ее мнению, относилось и к инстинктам. Если ей нравился какой-нибудь человек или какая-нибудь вещь, то это было хорошо и могло принести ей только пользу. Если она радовалась при виде красивого тела и крепких мускулов, то зачем ей было отворачиваться? Почему она должна была стыдиться этого? История ее расы и вообще всех рас говорила о правильности подобной точки зрения. Во все времена слабые и из неженные мужчины исчезали с арены жизни. Только сильные становились победителями. Она сама родилась сильной и твердо решила связать свою судьбу только с сильным мужчиной.

Однако духовный мир человека интересовал ее не меньше. Она не только требовала, чтобы это был человек сильный, духом. Никаких остановок и колебаний, никаких тревожных ожиданий и детских жалоб! Разум и душа, подобно телу, должны быть быстрыми, твердыми и уверенными в себе. Душа создана не только для вечных мечтаний. Подобно телу, она должна работать и бороться. У нее должны быть одинаково и рабочие дни и дни отдыха. Фрона могла понять существо, слабое телом, но обладающее возвышенной душой. Она могла бы даже полюбить его. Но ее любовь стала бы гораздо полнее, если бы это был человек сильный телом. Она была уверена в своей правоте, потому что отдавала должное и тому и другому. Но превыше всего был ее собственный выбор, ее собственный идеал. Она хотела, чтобы тело и дух гармонировали между собой. Светлый ум в сочетании с дурным пищеварением казался ей чем-то ужасным. Атлет-дикарь и хилый поэт! В одном она восхищалась мускулами, в другом--вдохновенными песнями. Но она предпочла бы соединить их в одном лице.

Вернемся к Вэнсу Корлиссу. Во-первых, и это важнее всего, между ними существовала та физиологическая созвучность, благодаря которой прикосновение его руки доставляло ей удовольствие. Если души стремятся друг к другу, но одно тело не выносит прикосновения другого, то счастье окажется построенным на песке и возведенное здание всегда будет непрочным и шатким. Далее, Корлисс обладал физической силой героя, но без примеси животной грубости. Он был физически всесторонне развит, а в этом, как известно, заключается красота форм. Можно быть гигантом и не обладать совершенством форм; пропорциональные мускулы не должны быть массивными.

И наконец, что не менее важно, Вэнс Корлисс не был ни духовно опустошенным человеком, ни декадентом. Он казался ей свежим, здоровым и сильным, он как бы возвышался над окружающим миром, но не презирал его,

Конечно, эти мысли жили в ней подсознательно. Ее выводы были основаны на чувствах, а не на разуме.

Хотя они ссорились и спорили почти беспрерывно, где-то в глубине их существ царило полное единение. Спасительная сила его юмора и какая-то суровая трезвость суждений покоряли ее. Подшучивание и серьезность отлично уживались в нем. Ей нравилась его учтивость, которая была частью его существа, а не только маской, и она с удовольствием вспоминала великодушие, побудившее его в Счастливом Лагере предложить ей индейца-проводника и деньги на обратный проезд в Соединенные Штаты. Слово у него не расходилось с делом. Ей нравилась его манера смотреть на вещи и широта его взглядов, которую она чувствовала, хотя он иногда и не умел высказать этого. По ее мнению, ум Корлисса, несколько академический и отмеченный печатью новейшей схоластики, ставил его в ряды высокоинтеллектуальных людей. Он твердо определял границу между порывом чувства и велением рассудка и, постоянно учитывая все факторы, умел не ошибаться. И вот в этом она находила его основной недостаток. Известная ограниченность исключала ту широту взглядов, которая, как она хорошо знала, была ему присуща. Ей стало ясно, что этот недостаток исправим и новый образ жизни может легко помочь ему в этом. Он был напичкан культурой, и чего ему явно не хватало, так это более близкого знакомства с реальной жизнью.