Джек Лондон - По праву священника

Этот час наступает в жизни каждого, в жизни каждого мало-мальски живого человека. Иные ведь безгрешны не оттого, что так уж дорожат добродетелью, а просто по лени. Те же из нас, кому приходилось поддаваться искушению, знают, что это такое.

В то время как Эдвин Бентам стоял у стойки бара в Форксе и глядел на весы, на которых лежал его мешочек с золотым песком, - увы, сколько этого песка перекочевало уже через сосновую стойку! - в это самое время Грэйс Бентам спустилась с холма и проскользнула в хижину Клайда Уортона. Ждал ли ее Уортон в этот час или нет, не все ли равно? А вот если бы отец Рубо не увидел ее и не свернул в сторону с главной тропы, можно было бы избежать многих ненужных мучений и долгих месяцев томительного ожидания.

- Дитя мое...

- Погодите, отец Рубо! Я уважаю вас, хоть и не придерживаюсь вашей веры. Но я не позволю вам встать между этой женщиной и мной.

- Вы понимаете, на что вы идете?

- Понимаю ли я? Да если бы сам всемогущий господь бог явился ко мне вместо вас, чтобы ввергнуть меня в геенну огненную, я бы не отступил ни на шаг!

Уортон усадил Грэйс на табурет, а сам встал подле нее в воинственной позе.

- Сядьте вон на тот стул и молчите, - продолжал он, обращаясь к священнику. - Сейчас моя очередь; следующий ход будет ваш.

Отец Рубо вежливо поклонился и сел. Он был человек уступчивый и умел ждать. Придвинув себе другой табурет, Уортон сел рядом с Грэйс и стиснул ее руку в своей.

- Так ты любишь меня? Правда? И ты увезешь меня отсюда?

По лицу ее было видно, что ей хорошо и покойно с ним, что она наконец обрела приют и защиту.

- Ну конечно же, дорогая! Или ты забыла, что я тебе говорил?

- Но разве это возможно? Как же промывка?

- Стану я думать о промывке! Да я могу поручить это дело хотя бы вот отцу Рубо! Я могу попросить его доставить золотой песок Компании.

- И я его больше никогда не увижу!

- Какая потеря!

- Уехать... Нет, Клайд, я не могу! Не могу, понимаешь?

- Ну, успокойся же, милая! Конечно же, уедем. Положись во всем на меня. Вот только соберем кой-какие пожитки и сейчас же отправимся и...

- А если он сюда придет?

- Я переломаю ему все...

- Нет, нет! Клайд! Пожалуйста, без драки! Обещай же мне.

- Ну ладно. Я просто скажу рабочим, чтоб его выкинули с моего участка. Они видели, как он обходится с тобой, и сами не слишком-то любят его.

- Ах, нет, только не это! Не причиняй ему боли!

- Чего же ты хочешь? Чтобы я спокойно смотрел, как он тебя уведет?

- Н-нет, - сказала она полушепотом, нежно поглаживая его руку.

- Тогда предоставь действовать мне и ни о чем не беспокойся. Он останется цел, ручаюсь тебе! Он-то, небось, не задумывался, больно тебе или нет! В Доусон нам заезжать незачем; я дам туда знать, и кто-нибудь снарядит для нас лодку и пригонит ее вверх по Юкону. А мы тем временем перевалим через кряж и спустимся на плотах по Индийской реке, навстречу им. Потом...

- Что ж потом?

Ее голова лежала у него на плече. Их голоса замирали, каждое слово было лаской. Священник начал беспокойно ерзать на стуле.

- А потом? - повторила она.

- Что же потом? Будем плыть вверх, вверх по течению, затем волоком через пороги Уайтхорс и Ящичное ущелье.

- А дальше?

- Дальше по реке Шестидесятимильной, потом пойдут озера, Чилкут, Дайя, а там - и Соленая Вода.

- Но, милый, я ведь не умею управляться с багром...

- Глупенькая! Мы возьмем с собой Ситку Чарли; он знает, где пройдет лодка и где устроить привал; к тому же он лучший товарищ в пути, какого я знаю, даром что индеец. От тебя потребуется лишь одно - сидеть в лодке, петь песни и разыгрывать Клеопатру да еще сражаться с крылатыми полчищами... Впрочем, нет, нам ведь повезло: комаров еще нет.

- Дальше, дальше что, о мой Антоний?

- А дальше - пароход, Сан-Франциско и весь белый свет! И мы больше никогда не вернемся в эту распроклятую дыру. Только подумай! Весь мир к нашим услугам - поезжай, куда хочешь! Я продам свою долю. Да знаешь ли ты, что мы богаты? Уолдвортский синдикат даст полмиллиона за мой участок, да у меня еще вдвое больше этого в сейфе Компании Тихоокеанского побережья и в отвалах. В тысяча девятисотом году мы с тобой съездим в Париж, на всемирную выставку. Мы можем поехать даже в Иерусалим, если ты только пожелаешь. Мы купим итальянское палаццо, и ты можешь там разыгрывать Клеопатру, сколько твоей душе будет угодно. Нет, ты у меня будешь Лукрецией*, Актеей**, кем тебе только захочется, моя дорогая! Только смотри не вздумай...

_______________

* Л у к р е ц и я - легендарная римлянка, подвергшаяся бесчестью

со стороны Секста, сына царя Тарквиния Гордого. Лукреция заставила

отца и мужа поклясться, что они отомстят насильнику, и заколола себя

на их глазах. (Прим. ред.)

** А к т е я - фаворитка римского императора Нерона (I в. н.

э.). (Прим. ред.)

- Жена Цезаря должна быть выше подозрений!

- Разумеется, но...

- Но я не буду твоей женой, мой милый, да?

- Я не это хотел сказать.

- Но ты ведь будешь меня любить, как жену, и никогда, никогда... Ах, я знаю, ты окажешься таким же, как все мужчины. Я тебе надоем, и... и...

- Как не стыдно. Я...

- Обещай мне!

- Да! Да! Я обещаю!

- Ты так легко это говоришь, мой милый. Откуда ты знаешь? А я? Я так мало могу тебе дать, но это так много. Ах, Клайд! Обещай же, что ты не разлюбишь меня!

- Ну вот! Что-то ты рано начинаешь сомневаться. Сказано же: "Пока смерть не разлучит нас".

- Подумать только - эти самые слова я когда-то говорила... ему, а теперь...

- А теперь, мое солнышко, ты не должна больше об этом думать. Конечно же, я никогда-никогда...

Тут впервые их губы затрепетали в поцелуе. Отец Рубо, который все это время внимательно глядел в окно на дорогу, наконец не выдержал; он кашлянул и повернулся к ним.

- Ваше слово, святой отец!

Лицо Уортона пылало огнем первого поцелуя. В голосе его, когда он уступил свое место, звенели нотки торжества. Он ни на минуту не сомневался в исходе. Не сомневалась и Грэйс - это было видно по улыбке, сиявшей на ее лице, когда она повернулась к священнику.

- Дитя мое, - начал священник, - сердце мое обливается кровью за вас. Ваша мечта прекрасна, но ей не суждено сбыться.

- Почему же нет, святой отец? Я ведь дала свое согласие.

- По неведенью, дитя мое! Вы не подумали о клятве, которую вы произнесли перед лицом господа бога, о клятве, которую вы дали тому, кого назвали своим мужем. Мой долг - напомнить вам о святости этой клятвы.

- А если я, сознавая всю святость клятвы, все равно намерена ее нарушить?

- Тогда бог...

- Который? У моего мужа свой бог, и этого бога я не желаю почитать. И, верно, таких богов немало.

- Дитя! Возьмите назад ваши слова! Ведь вы не хотели это сказать, правда? Я все понимаю. Мне самому пришлось пережить нечто подобное... - На мгновение священник перенесся в свою родную Францию, и образ другой женщины, с печальным лицом и глазами, исполненными тоски, заслонил ту, что сидела перед ним на табурете.