Ричард Эванс - Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933

Размышления Мейнеке, опубликованные в 1946 г., были важны как в силу их сосредоточенности на определенных вопросах, так и в силу смелой попытки историка переосмыслить политические убеждения и ожидания, актуальные и важные для него на протяжении всей жизни. Старый историк оставался в Германии в продолжение всей эпохи Третьего рейха, но в отличие от многих других никогда не вступал в нацистскую партию, ничего не писал в защиту ее интересов и не работал на нее. Однако его мировоззрение все же было ограничено идеями либерального национализма, при котором он вырос. Катастрофой для него — и это отражено в названии его работы 1946 г. — стала катастрофа Германии , а не еврейская, европейская или мировая катастрофа. В то же время эту катастрофу он связывал в первую очередь с дипломатией и международными отношениями, а не с социальными, культурными или экономическими факторами, что было характерно для немецкой исторической науки в течение долгого времени. Проблема для Мейнеке заключалась не в том, что мы обычно называем «расовым безумием», охватившим Германию при нацистах, а в макиавеллиевской политике силы Третьего рейха и начале гонки за мировое доминирование, которая в конечном счете привела к его краху [17] Friedrich Meinecke, Die deutsche Katastrophe (Wiesbaden, 1946); имеется комически дословный перевод на английский Sidney B. Fay, The German Catastrophe: Reflectionsand Recollections (Cambridge, Mass., 1950). Критический анализом в Imanuel Geiss, ‘Kritischer Rückblick auf Friedrich Meinecke’ in idem, Studien über Geschichte und Geschichtswissenschaft (Frankfurt am Main, 1972), 89–107. Обоснование см. в Wolfgang Wippermann, ‘Friedrich Meineckes «Die deutsche Katastrophe»: Ein versuch zur deutschen Vergangenheitsbewältigung’, in Michael Erbe (ed.), Friedrich Meinecke heute: Bericht über ein Gedenk — Colloquium zu seinem 25. Todestagam 5, und 6. April 1979 (Berlin, 1981), 101–21. .

Несмотря на все недостатки, попытка Мейнеке осознать причины случившегося подняла ряд ключевых вопросов, которые, как он и предполагал, продолжали занимать людей. Как произошло, что такая развитая и высококультурная нация, как немцы, поддалась грубой силе национал-социализма так быстро и безропотно? Почему практически отсутствовало серьезное сопротивление приходу нацистов к власти? Как смогла незаметная праворадикальная партия достичь вершины власти с такой немыслимой внезапностью? Почему столько немцев не смогли увидеть потенциально катастрофические последствия игнорирования насильственной, расистской и кровавой природы нацистского движения? [18] Сводный список вопросов, указанный в начале классической книги Карла Дитриха Брахера Stufen der Machtergreifung, том I работы Karl Dietrich Bracher etai, Die nationalsozialistische Machtergreifung: Studien zur Errichtung des totalitären Herrschaftssystems in Deutschland 1933/34 (Frankfurt am Main, 1974 [1960]), 17–18. Ответы на эти вопросы со временем стали сильно различаться в зависимости от национальности и политической позиции историков и комментаторов [19] Среди множества хороших работ по историографии нацизма и Третьего рейха см. краткий обзор: Jane Caplan, ‘The Historiography of National Socialism’, in Michael Bentley (ed.), Companion to Historiography (London, 1997), 545–90, и более емкое исследование Ian Kershaw, The Nazi Dictatorship: Problems and Perspectives of Interpretation (4th edn., London, 2000 [1985]). . Нацизм был лишь одной из изрядного числа насильственных и жестоких диктатур, пришедших к власти в Европе в первой половине XX века. Не случайно историк назвал Европу того времени «Темным континентом» [20] Mark Mazower, Dark Continent: Europe's Twentieth Century (London, 1998). . Это, в свою очередь, вызывает вопрос о том, насколько глубоко нацизм уходит своими корнями в немецкую историю и, с другой стороны, в какой мере он является продуктом европейского развития в более широком контексте и насколько он был близок другим европейским режимам того времени по своему происхождению.

Такие сравнительные размышления приводят к выводу, что вряд ли можно предполагать, будто экономически и культурно развитое общество с меньшей вероятностью может упасть в пропасть насилия и разрушения, нежели общество другого уровня.

Тот факт, что Германия родила Бетховена, Россия — Толстого, Италия — Верди, а Испания — Сервантеса, никак не повлиял на то, что во всех этих странах в XX веке существовала жестокая диктатура. Культурные достижения многих столетий не делают переход к политическому варварству менее понятным, чем их отсутствие, — культура и политика просто не связаны друг с другом таким простым и непосредственным образом. Если опыт Третьего рейха и учит нас чему-нибудь, так это тому, что любовь к прекрасной музыке, живописи и литературе не дает людям какого-либо морального или политического иммунитета против насилия, зверств или одобрения диктатуры. И в самом деле, многие комментаторы левого толка начиная с 1930-х заявляли, что главной причиной нацистского триумфа стала сама природа немецкой культуры и общества. Немецкая экономика была самой сильной в Европе, а общество — самым развитым. Капиталистическая организация труда в Германии достигла удивительно высокого уровня. Марксисты заявляли, что это означает, что классовая борьба между владельцами капитала и эксплуатируемыми слоями населения усиливалась, пока не достигла переломной точки. В отчаянных попытках сохранить свою власть и доходы бизнесмены и их прихлебатели использовали все свое влияние и все имеющиеся пропагандистские средства, чтобы создать массовое движение, призванное защищать их интересы, — нацистскую партию, — а затем использовали ее для укрепления своей власти и увеличения капиталов [21] Обзор марксистских интерпретаций в их современном политическом контексте см. в Pierre Aygoberry, The Nazi Question: An Essay on the Interpretations of National Socialism (1922–1975) (New York, 1981 [1979]). .

Такой взгляд, разработанный в деталях целой плеядой марксистских ученых в 1920–80-е, не следует отметать как простую пропаганду. Он вызвал к жизни многочисленные исследования, появившиеся по обе стороны железного занавеса, который разделял Европу во время холодной войны 1945–90 гг. Но в качестве масштабного и общего объяснения он оставляет многие вопросы без ответов. Он более или менее игнорировал расовые доктрины нацизма и в целом не мог объяснить, почему нацисты проявляли такую дикую ненависть по отношению к евреям не только на словах, но и на деле. Учитывая значительные ресурсы, выделенные Третьим рейхом для преследования и уничтожения миллионов людей, множество из которых принадлежали к непогрешимому среднему классу, эффективно работали, были обеспечены и во многих случаях сами являлись капиталистами, крайне сложно свести феномен нацизма к результату классовой борьбы пролетариата с капиталом или попыткам сохранить капиталистическую систему, которую поддерживало столько евреев в Германии. Более того, если нацизм был неизбежным результатом развития империалистического монополистического капитализма, то как объяснить тот факт, что он возник только в Германии, а не в других странах со схожими капиталистическими экономиками, таких как Британия, Бельгия или США? [22] См.: Andreas Dorpalen, German History in Marxist Perspective: The East German Approach (Detroit, 1988). Имеется представительная выборка с разумными комментариями в работе Georg G. Iggers (ed.), Marxist Historiography in Transformation: New Orientations in Recent East German History (Oxford, 1992). Одним из самых умных и тонких марксистских историков Третьего рейха был Тим Мейсон, см., в частности, его работу Nazism, Fascism and the Working Class: Essays by Tim Mason (ed. Jane Caplan, Cambridge, 1995) и Social Policy in the Third Reich: The Working Class and the ‘National Community’ (ed. Jane Caplan, Providence, RI, 1993 [1977]).