Эльга Лындина - Олег Меньшиков

Продолжаю цитировать ответ Меньшикова на вопрос о несыгранных ролях:

"...Я хотел бы сыграть Гамлета. Сейчас, кстати, идут переговоры. Хотя они уже год идут, ну, неважно, к чему-нибудь придем. Наверное, я бы с удовольствием сыграл Мекки-Ножа в "Трехгрошовой опере", позже, может быть, захотел бы сыграть Сирано... Мы все зависимы - вот буду сидеть и хотеть. "Я так хотел бы это сыграть!" Кому это нужно?"

В Тольятти Меньшиков первый и пока единственный раз произнес фразу о зависимости актера. Обычно он настаивает на независимости, которая ему, естественно, по сердцу. Он из тех немногих в своей профессии, кому удалось этого добиться. О Гамлете - позже.

Вернувшись из Англии, Олег уже знал, чем займется в Москве.

"Я - БОЖИЙ КЛОУН"

В Лондоне Меньшиков купил изданные там "Дневники" Нижинского. Точнее, "Дневник" гениального русского танцовщика, написанный им в час прогрессировавшего безумия. Меньшиков прочел и решил создать спектакль о Нижинском, отведя себе заглавную роль.

В Советском Союзе имя Нижинского долгое время вообще не упоминалось: дягилевский балетный премьер, эмигрант, доживающий свой век где-то в Европе... На Западе же, несмотря на трагически ранний уход Нижинского со сцены, его помнили, сострадали его болезни: несколько десятилетий Нижинский провел в психиатрической больнице.

После его смерти жена, Ромола Нижинская, издала "Дневник" мужа. Как выяснилось позже - с большими купюрами, едва ли не треть рукописи не попала в печать. Тем не менее "Дневник" переводился, не раз издавался. Его изучали искусствоведы и врачи, историки и поэты: Нижинский давал всем почву для эмоций, размышлений, философских эссе.

О самом авторе писали книги. Снимали фильмы, танцоры пытались повторить его знаменитый "прыжок с зависанием". Кажется, это так никому по-настоящему не удалось.

Сняться в роли Нижинского мечтал Рудольф Нуреев - не успел. Сейчас этой идеей увлечен Михаил Барышников.

С падением советской идеологии Нижинский стал постепенно возвращаться в Россию. Нашли даже несколько документальных кинокадров, где запечатлен его танец...

Что же увлекло Олега Меньшикова в исповеди гения? Настолько, что прочно связало его путь с Вацлавом Нижинским?

Еще немного о "Дневнике". Он составлен Ромолой из трех записных книжек Нижинского, озаглавленных: "Жизнь", "Смерть", "Чувства". Включены и несколько его писем. Записи кажутся поначалу хаотичным потоком мыслей. Постепенно этот поток вовлекает тебя в свое русло, ты становишься почти един с ним. Нижинский все время в диалоге - с собой, с миром, с Богом. Разговаривает на равных, но с почтением и верой. Нижинский фиксирует свои размышления о Божественном начале личности, соединяя их с бытовыми зарисовками, конфликтует на страницах "Дневника" с тещей, известной венгерской актрисой Эмилией Маркуш, не одобрявшей брак дочери. Любовно пишет Нижинский о маленькой дочери Кире - с нею ему было легче всего общаться. В данном случае гений и дитя совместимы. И всюду мольба о Добре, которого недостает на земле...

Нижинский все время пытается разобраться, куда уходит его дорога.

А я иду, со мной беда,

Не прямо и не косо.

Как в никуда, как в никогда.

Как поезда с откоса...

Нижинский чувствует, что его "откос" где-то рядом, иногда смиряется, иногда отвергает кошмар предчувствия. Пишет о мечте вновь танцевать. Вспоминает о тех, кто был когда-то близок. Особенно часто возникает Дягилев - враг, друг, учитель, дьявол...

"Дневник" Нижинского литераторы сравнивали с поэзией Уитмена, с прозой Джойса. Серж Лифарь писал, что невозможно "переоценить его историческую и человеческую ценность".

Но менее всего эта неустанная мысль Нижинского дает почву для драматургических построений. Здесь - другое. Точный абрис последней муки, угасающего сознания, внезапный яркий свет, "чистый и белый". Из "Ундины" Жуковского: "Отец мой, не правда ль, ужасно душу живую иметь?" "Ужасно,будто соглашается Нижинский.- Но ведь невозможно иначе..." Словом, читая "Дневник", менее всего можно представить себе его сценическую версию...

Тем не менее Меньшиков попросил написать пьесу по "Дневнику" актера, пробующего свои силы в литературе, Алексея Бурыкина, своего ровесника, что тоже было немаловажно...

Создание Бурыкина пьесой никак не назовешь - в привычном для нас решении. Не в укор автору... Наверное, таков был замысел - наказ главного действующего лица будущей постановки, Олега Евгеньевича Меньшикова, изначально руководившего процессом.

Когда позже, после выхода спектакля, не раз слышались упреки в адрес Бурыкина, не владеющего композиционными приемами драмы, Меньшиков неизменно отвечал, что несет за это ответственность наравне с автором, позже, при публикации пьесы, четыре года спустя, посвятившим артисту стихи "На смерть Калигулы". Там есть строки, созвучные образу "N", Нижинского: "Лунатик, выдумщик таких чудачеств, что невозможно не принять за дар"33. Меньшикову посвящена и пьеса Бурыкина.

Пьеса эта где-то на грани сценария и монолога, она далека от традиционной драматургии, от произведений биографического оттенка. Кстати, предваряя публикацию "N" в альманахе "Тени странника", Бурыкин поясняет: "Автор утверждает: также размытость жизни и границ, места и времени действия - в строку"34.

Можно сколько угодно прокламировать свои авторские позиции, но в чтении пьеса Алексея Бурыкина все же утомляет драматургической внутренней неорганизованностью, а именно организованности материала, на мой взгляд, требует любое сценическое произведение в особенности, поскольку, по сути своей, изначально предполагает контакт со зрителем, с многолюдным залом, чего можно достигнуть при определенном напряжении, раскрутке истории, какой бы она ни была. Бурыкин весьма произвольно соединяет реальные эпизоды жизни героя со сценами его вымышленного общения иногда с самим собой, иногда с главными персонажами его судьбы вроде "злого гения" танцовщика - Сергея Дягилева, князя Львова, лакея Василия и даже Чарли Чаплина, восхищавшегося даром Нижинского. Порой это вообще случайные люди, встреченные Вацлавом на какие-то мгновения. Бурыкин включил в пьесу и собственные свои стихи.

Там, где его строфы стилизованы под поэзию Нижинского, ею грешившим, они, можно сказать, даже удачны в своей наивной неумелости. Сам Нижинский любил рифмы типа "Бог - Подвох", "Нижинский - Жизнь", "Мясо - Мясин" (он ненавидел танцовщика Леонида Мясина, сменившего его в труппе Дягилева и, видимо, ревнуя соперника к славе и к бывшему своему патрону). В стихах Бурыкина "а-ля Нижинский" встречается иногда и нечто трогательное:

Я тут и там - воображенье

без края и конца,

Колебленное отраженье

блуждающего лица.