Владимир Лысов - Белый ромб и красные шары

Он развивал свою теорию появления "летучих голландцев", кораблей-призраков, покинутых людьми: если долго смотреть на кильватерную струю, эту мощную борьбу струй, водяную феерию, а потом, оторвавшись, взглянуть вниз, покажется, что палуба уходит из-под ног, что судно кренится: кто-то первый с криком "спасайся!" прыгает за борт, остальные, поддавшись панике, следуют за ним,

- ... Или вот тебе еще одно такое "чудо". Захожу к капитану. Сидит за столом, читает книгу. Не взглянув на меня, спрашивает: "Штурман, почему ушли влево на пять градусов?" Я опешил. Чтобы это так уверенно утверждать, нужно по меньшей мере иметь перед глазами репитер гирокомпаса. "Виноват, - говорю, сию минуту проверю". Бегом возвращаюсь на мостик, гляжу через плечо рулевого на компас. Точно! Рулит в сторону от заданного курса.

Опять иду к капитану. Спрашиваю: "Извините великодушно, но все-таки как вы это определили, каким таким шестым чувством?" "Поживи с мое", - говорит.

- И что ты думаешь? Оказывается, в тот день была солнечная погода, и он, уткнувшись в книгу, обратил внимание, что солнечный зайчик, падавший на пол, чуть переместился. Вот и вся фантастика!

Или другой случай. Вызывает кэп вахтенного штурмана, а сам только что помылся, вышел из ванной. Спрашивает: "Экватор пересекли?" "Никак нет, отвечает штурман. - Нет еще". - "Уверены? Недоволен вами: невнимательны на вахте".

Штурман, понятное дело, от удивления рот разинул: как узнал? Только что вышел из ванной, там у него мыло и мочалка, никаких инструментов. Да что там инструменты! "Вода в воронке по часовой стрелке закручивается, а не наоборот. Стало быть, в южное полушарие вошли", - объяснил капитан.

Сергею Одиневу 24 года. Его уважают на судне. За несколько дней до нашей встречи в Восточно-Сибирском море Сергеи,

засекая секстаном утес одного из островов, указанный в лоции, на несколько десятых градуса уточнил его координаты. Потом определялись всем штурманским составом и убедились, что "второй" прав, точен в расчетах.

Он этим гордится. И не без основания: географы утверждают, что неоткрытых земель не осталось, ну а насчет уточнения координат - и сам Джеймс Кук считал это немаловажным делом.

... То он говорит солидно, невозмутимо, как и подобает командиру, человеку, чье положение требует от него во всякую минуту быть хладнокровным, сдержанным, полностью контролировать свои эмоции; то вдруг прорываются мальчишеские нотки радости, восхищения - чувства, с которыми не совладать, которых скрыть невозможно.

Недавно ему пришел вызов из Балтийского пароходства - приглашают работать штурманом. Он долго колебался.

- И как решил? - спрашиваю его.

- Никуда отсюда не уйду. Конечно, холодно, солнышка маловато. Конечно, самая нервная работа - у ледоколыцика. Но это ж какой ледокол! Портовый, не линейный, предназначен ломать лед толщиной до шестидесяти сантиметров. Но мы и в метр ломаем! Пускаем в ход креновую систему - из одного танка в другой, с борта на борт вода перекачивается за три минуты. Раскачиваемся - и будьте здоровы! Хрустнуло, треснуло, развалилось! Хороший пароход, со славной историей.

Слушать его - одно удовольствие. До встречи с Одиневым я считал, что о первом "Седове", ледокольном пароходе, совершившем легендарный двадцатисемимесячный дрейф, знаю многое: читал воспоминания капитана Бадигина, Папанина, в то время начальника Главсевморпути. Но выяснилось: знаю далеко не все. "Седов" участвовал в экспедиции по спасению экипажа дирижабля "Италия". Профессор Владимир Юльевич Визе, открывший за столом своего кабинета названный его именем остров в Карском море, впервые увидел его берега с палубы "Георгия Седова". Многое еще рассказал Одинев.

В каюте "второго" тесно. Она размером пять шагов на три. К тому же хозяин не отличается примерной аккуратностью в быту: на койку брошены старая, выцветшая телогрейка, огромные кирзовые сапоги прислонились голенищами к дивану. И книги, книги, книги... О моряках, для моряков, написанные моряками...

Я заметил тома, посвященные эпопее челюскинцев, легендарному дрейфу "Седова". Два с лишним года ледокольный пароход "Георгии Седов", вмерзший в лед, потерявший управление, иногда по нескольку раз в сутки испытывавший ледовые сжатия, медленно двигался по пути, по которому некогда прошел "Фрам" Фритьофа Нансена, а в последние месяцы дрейфа - значительно севернее. Все это время моряки "Седова" работали, проводили исследования глубоководных областей Полярного бассейна; меньше всего они думали об опасности, потому что на помощь им была брошена полярная авиация, самые мощные ледоколы пробивались на выручку.

.... В репродукторе щелкнуло, захрипело: "второй" вытянул тек, прислушиваясь.

- Судовое время перевести на час назад! - скомандовал капитан.

- Красота!-обрадовался "второй".- Лишних шестьдесят минут свободного времени! Наконец-то и мне повезло! Однажды шли из Певека в Архангельск, так шесть раз стрелку передвигали на час назад и четырежды на моей вахте!

"Заберем через две недели",- уверенно обещали седовцы перед тем, как высадить на берег. Но Казиев, начальник полярной станции, который вышел встречать катер, этой уверенности не разделял.

- Может, н зазимовать придется. Кто знает, какая назавтра сложится обстановка, - сказал он мне и Анатолию Болдыреву, студенту Ленинградского гидрометеорологического института, когда мы стали извиняться за те хлопоты, которые доставим во время нашего двухнедельного пребывания на станции.

Должно быть, при этих словах Казиева наши физиономии сильно вытянулись, потому что он, усмехнувшись, добавил:

- Но будем надеяться на лучшее.

Он громаден, могуч. Впечатление мощи, прямо-таки монументальности усиливает буйная борода, которой начальник зарос до самых глаз. По осыпающейся, разъезжающейся под ногами гальке косы он шагает, как по асфальту, ровно, широко. Поспеваем мы за ним вприпрыжку.

Длинная черная коса - склад под открытым небом: штабеля пустых металлических бочек из-под горючего, штабеля досок, не распакованные ящики. Несколько дней назад от берега отчалила "Индигирка", судно, снабжающее полярников.

Дома станции на возвышенности. Там, где она круто обрывается в море, стоит избушка. Она без окон и дверей, один угол висит в воздухе.

- Самое старое строение на "полярке", почти сорок лет, как построена, басит Алек (такое у него, азербайджанца, имя). - Раньше стояла метрах в ста от берега. Но остров тает, за год береговая черта отступает примерно на два метра: ископаемый лед.

И он неожиданно, как бы для подтверждения своих слов, вбивает в эту землю каблук своего огромного резинового сапога.

По деревянным, белым от времени мосткам идем к большому беленому дому. Слева, над спуском к косе, над лагуной, которую она образует, новая "механка" (электростанция и мастерские) и "рубка" (постройка для радистов и метеорологов). Рядом с самым большим белым домом, "каютой", кают-компанией "канцелярия" и "аэрология". На отшибе - длинный сарай, склад.