Иван Ладынин - История Древнего Востока

Центрами столь многообразного общения с богами были храмы городских богов-покровителей (многие из них одновременно играли важную специфическую роль в общемесопотамском пантеоне). На загробный мир месопотамцы смотрели без всяких надежд: что бы они ни делали, там всех ожидала одна, и очень плохая, судьба – по выражению И. С. Клочкова, «жалкое прозябание», принципиально лишенное каких бы то ни было радостей. За пределами земной жизни заботиться людям было не о чем.

Богообщение являлось прежде всего делом государства и привлеченных им для этой цели профессионалов-жрецов; частный человек был вовлечен в него гораздо меньше. По выражению выдающегося ассириолога Л. Оппенхейма, Месопотамия была страной с «редкостно умеренным религиозным климатом». Рядовые люди практически не общались с великими богами. У каждого человека были личные покровители – бог и богиня, предстательствовавшие за него перед остальными богами и приглядывавшие за всеми его делами. Месопотамцы ощущали себя и рабами, и детьми своих личных божеств-покровителей, часто величая их своими родителями. От них, в отличие от великих богов, ждали справедливости и попечительности по отношению к своим питомцам: таковы были их обязанности. Личным богам писали письма, как близким родственникам. Один месопотамец, попав в беду, обратился к своему личному богу с упреком: «Что же ты мною пренебрегаешь? Кто тебе даст другого такого, как я?» У царей личных богов-покровителей могло быть множество, ими выступали великие боги пантеона.

При выборе отношения к богам в целом месопотамец колебался между тактикой «богобоязненного человека» (аккад. палих-или ) и горьким осознанием того, что боги ведут себя слишком произвольно и непонятно, чтобы на них можно было полагаться. Цели общения с богами в любом случае были одни и те же – обеспечение житейских благ тех, кто в это общение вступает. От богов хотели прежде всего удачи, богатства, здоровья – в обмен на молитвы и жертвоприношения. В то же время люди не ждали от них особенной справедливости, заботливости, великодушия или последовательности. Они считали богов довольно капризными и непредсказуемыми существами (как мы помним, некоторые и вовсе не желали поэтому поклоняться богам, и остальные их за это не осуждали, хотя сами считали такой выбор слишком рискованным). Характерно, что, по представлениям месопотамцев, боги губят царства по одному капризу, а однажды по такому же капризу (а не из гнева, не в наказание за какую-либо вину и т. д.) погубили почти все живое на земле «потопом». В гимне величайшей из месопотамских богинь, Иштар, месопотамцы величали ее так:

То, что Иштар здесь приписываются этически противоположные качества и поступки, никого не удивляло. Богиню почитали пышными ритуалами и богатыми жертвами и в то же время с восторгом слушали и воспроизводили предания о том, как великий герой Гильгамеш обличил ее предательство и злонравие и посмеялся над ней.

Иногда, однако, в Месопотамии приходили к выводу, что боги справедливы и попечительны, и тогда вставал вопрос: почему страдают невинные люди, которые, казалось бы, ничем не могли вызвать их гнев?

Этика – совокупность представлений о том, как члены общества должны обращаться друг с другом, и практическое воплощение этих представлений, это ключевая составляющая жизни всякого сообщества. (Имеется в виду не какая-либо отвлеченная теория, а взгляды на жизнь, присущие всему обществу и определяющие его быт и нравы.) Отличительной чертой месопотамской этики было полное отсутствие того, что сегодня мы назвали бы «идеологическими» или «абсолютными» ценностями (исключая само физическое благополучие общества и его членов). Иными словами, общество не устанавливало ценности, которые считались бы нужными всем вместе, но при этом никому в отдельности. Признанные же ценности определялись именно тем, насколько они нужны были отдельным людям, составляющим общество.

Первичные ключевые понятия месопотамской этики – индивидуальная радость и страдание (физическое и эмоциональное). «Иерархии радостей», т. е. деления их «по природе» на пристойные и непристойные, низменные и высокие, не существовало, поскольку они рассматривались прежде всего на индивидуальным уровне. Цель человеческой жизни усматривалась в достижении тех или иных личных радостей.

Не следует, однако, представлять себе месопотамское общество скопищем алчных эгоцентриков. В таком случае оно просто не могло бы существовать. Еще одним центральным понятием месопотамской этики являлось взаимное обязательство, которое люди выполняли затем, чтобы совместными усилиями обеспечивать радости и уменьшать страдания. Само общество воспринималось именно как наследственный и нерасторжимый союз, заключенный людьми с этой целью. Понятие «страна» существовало только как совокупное обозначение людей, составлявших ее. Именно взаимные обязательства людей делали их коллектив верховным авторитетом, во имя которого оправданы и необходимы самые тяжелые личные жертвы.

На деле жители Месопотамии проявляли не меньше самопожертвования, чем другие народы. Граждане Вавилона, отстаивая независимость своего города от иноземных завоевателей, будь то ассирийцы или персы, в течение VIII–V вв. до н. э. раз за разом поднимали восстания против них, обороняясь с исключительным упорством, и шли на любые жертвы. У царей Месопотамии, когда они терпели окончательное поражение и им грозил неизбежный плен, было в обычае запираться в своих дворцах и сжигать там себя вместе со своими приверженцами. Такое самосожжение могло быть только добровольным. Массовые самосожжения из нежелания сдаться врагу и готовности принять смерть вслед за своим царем (хотя на загробную награду месопотамцам рассчитывать не приходилось!) совершались в Месопотамии неоднократно. Однако, во-первых, у месопотамцев постоянно присутствовало ощущение, что стране, т. е. другим членам коллектива, следует служить потому, что они состоят с тобой в необходимых тебе же самому обязательствах ненападения и взаимопомощи. Во-вторых, к жертвам во имя коллектива относились без всякого энтузиазма, да общество его и не требовало.

Таким образом, сущностью месопотамской этики была ориентация на потребности отдельного человека, хотя применительно к Древнему Востоку это может выглядеть несколько неожиданно. Отсюда вытекают и остальные ее особенности. Так, мы практически не сталкиваемся с противопоставлением общественной и личной этики, поскольку в обоих случаях речь идет только о взаимоотношениях людей и их групп, и долг по отношению к обществу мыслится как личное обязательство перед соотечественниками. Социальный ранг человека не считался чем-то принципиально значимым при определении его личного достоинства. Поэтому Месопотамия не знала каст и кастового духа, и для нее, как мы видели на примере старовавилонского общества, были совершенно не характерны жесткие психологические и социальные перегородки между «верхами» и «низами» общества.