Нина Рабкина - Отчизны внемлем призыванье...

Публичная оценка деяний была оставлена потомкам. Что же касается современников декабристов, то они метались, тосковали в интимных письмах, скребли гусиными перьями по ночам глянцевитые странички дневников, снимая щипцами нагар со свечей, и мягкий дрожащий огонек освещал искаженное горестной гримасой лицо, вишневый штофный халат, кудрявые бакенбарды и часть окна, изузоренную морозом. Замирали в рукописях поэмы, оды, стансы и посвящения; летели доносы в следственный комитет; сомкнув тяжелые веки, спал на узком диване тайного дворцового кабинета утомленный актерскими перевоплощениями Николай I; ехали в Сибирь жены политических узников.

Александра Григорьевна Муравьева-Чернышева приехала в Читинский острог первой в начале февраля 1827 года. «Слеза замерзала в глазах, дыхание, казалось, превращалось в лед» [331] М. Н. Волконская. Записки. Спб., «Прометей», 1910, стр. 70. . За 16 суток прискакала молодая женщина из Москвы в Иркутск; переночевав, отправилась в Читу — «небольшое заброшенное селение, насчитывавшее едва триста душ жителей, темных и бедных…» [332] «Исторический вестник», 1916, № 11, стр. 414. Здесь «для прибывших ссыльных декабристов было построено три каземата. Их трудами засыпались ямы, рылись канавы и проводились дороги и мосты» [333] Там же. , — рассказывает в семейной хронике правнучка Муравьевой А. Бибикова.

Жене декабриста минуло 22 года. «У нее было горячее сердце, благородство проявлялось в каждом ее поступке, восторгаясь мужем, она его боготворила и хотела, чтобы мы к нему относились так же» [334] М. Н. Волконская. Записки. Спб., «Прометей», 1910, стр. 86. ,— вспоминает в своих знаменитых «Записках» подруга Муравьевой Мария Николаевна Волконская.

Александра Муравьева, урожденная графиня Чернышева, внучатая племянница «Пиковой дамы», выросла в либерально настроенной богатой семье, которая была настолько тесно связана с декабристами, что крупнейший советский историк, академик Н. М. Дружинин посвятил специальное исследование этому вопросу («Семейство Чернышевых и декабристское движение», 1930 г.).

Отец Муравьевой, Григорий Иванович Чернышев, занимавший почетное положение обер-шенка при царском дворе, образованный русский барин, жизнелюбец и сибарит, был в то же время сторонником либеральных реформ, рыцарем запрещенного масонства, патриотом России, а по характеру человеком честным и добрым.

Брат Александры Григорьевны, Захар Григорьевич Чернышев, ротмистр-кавалергард, учился в знаменитой школе колонновожатых, из которой вышли многие декабристы, и оказался замешанным в делах Тайного общества. Двоюродный брат Чернышевых — Федор Федорович Вадковский — среди декабристов играл видную роль и пользовался особым доверием Пестеля.

Муравьева росла в атмосфере вольнолюбия, обостренного чувства патриотизма, семейной дружбы. В доме Чернышевых читали Пушкина, Грибоедова, Рылеева и Бестужева-Марлинского, порицали аракчеевщину, презрение монарха к народу, обсуждали казнь испанского революционера Риего, восстание Семеновского полка, высказывались против засилья неметчины.

22 февраля 1823 года девятнадцатилетняя графиня вышла замуж по пылкой восторженной любви за двадцатисемилетнего гвардейского капитана Никиту Михайловича Муравьева, правителя дел Северного тайного общества, автора «Конституции», ранее члена Союза Спасения и одного из основателей второй крупной декабристской организации — Союза Благоденствия.

Сын товарища министра народного просвещения, человек огромных дарований и эрудиции, Муравьев в свое время окончил Московский университет, был блестящим математиком, историком, знатоком множества языков и страстным библиофилом. Муравьев не посвящал жену в дела тайного общества, но она отлично чувствовала его политические настроения и разделяла их с готовностью..

25 декабря 1825 года в 9 часов вечера, спустя одиннадцать дней после разгрома восстания в Петербурге, Муравьева арестовали. Он упал перед женой на колени, прося прощения за то, что скрыл от нее свое участие в революционной организации, и услышал в ответ, что молодая женщина видит в нем мученика и героя и всюду последует за ним. До декабря 1826 года Муравьева содержали в Аннинском бастионе Петропавловки. Шло следствие, и Александра Григорьевна уезжает в Петербург. Она хладнокровно и смело уничтожает компрометирующие мужа политические бумаги, то же делает в имении своего отца Тагино Орловской губернии. Еще во время следствия Муравьева подает прошение царю и просит разрешить ей следовать всюду за любимым человеком, как бы мучителен ни был ожидающий его жребий.

12 октября 1826 года ей было объявлено по инстанциям о «милостивом согласии» государя.

Между тем, когда Муравьева с первой партией осужденных повезли на каторгу, мать и жена декабриста едут на ближайшую станцию, хотя бы для краткого свидания с арестантами. Однако фельдъегерь приказал не останавливать лошадей. Узники в закрытых кибитках промчались мимо. Храпели потные, усталые лошади, и фельдъегерь повернул к застывшим женщинам усатое, тупое, мутноглазое лицо…

К месту заключения Муравьева отправилась 2 января 1827 года. Прощание с тремя маленькими детьми, вероятно, было душераздирающим: она оставляла их на попечение свекрови. Ее благословили вдруг одряхлевший старик отец и мать, обезумевшая от горя. Юные сентиментальные сестры передали трогательные сувениры брату, кузену, зятю.

Долго бытовала версия, что проститься с Александрой Григорьевной в Москве приезжал Пушкин. Через нее будто бы он и передал столь знаменитое потом «Послание в Сибирь».

В Иркутске губернатор Цейдлер взял у Муравьевой подписку:

«§ 1. Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается, естественно, причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльно-каторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного…

§ 2. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне…» [335] М. Н. Волконская. Записки. Спб., «Прометей» 1910 стр. 69.

В Иркутске произошла встреча Муравьевой с М. И. Волконской. «Мы напились чаю, то смеясь, то плача; был повод к тому и другому», — отметила в своих «Записках» последняя и тут же многозначительно посетовала: «Его величество не одобрял следования молодых жен за мужьями: этим возбуждалось слишком много участия к бедным сосланным» [336] Там же, стр. 70. .

В глухой зимней Чите с приездом Муравьевой наступил праздник: среди арестантов, бородатых, замученных, исхудавших, раздался смех, перемежаемый рыданиями.

Александра Григорьевна купила домик напротив тюрьмы. Два раза в неделю она ходила в острог на свидание с мужем; свидания продолжались час. Дежурный офицер, присутствующий при встречах, запрещал говорить по-французски: беседа была незначительной, натянутой, вялой. При легком движении узника позванивали кандалы и этот звон отдавался болью в висках, но молодая женщина улыбалась, выглядела радостной, ласковой и спокойной.