Януш Майснер - Зеленые ворота

Тессари уже перебросил ногу через оконную раму, когда ему пришло в голову, что оказавшись на борту неприятеля, он вряд ли быстро подожжет корабль одним кресалом. И вовремя припомнил, что под рукой есть банка скипидара. Попробовал её поднять, но та показалась ему слишком тяжелой. Она была почти полна. И с ней ему не справиться, не удержать на веревке, даже привязав к поясу. Немного подумав, Цирюльник принялся разыскивать какую-нибудь тряпку, чтобы подвесить банку на канат и подтянуть на ту сторону, когда переберется сам. Под руки ничего не попадалось, тогда в безумной спешке, помогая себе ножом и зубами, он распорол на полосы простыню из тонкого льняного полотна, связал их концами, потом подвесил жестянку на канат и через её ушко протянул импровизированный шнур.

Это стоило ему немалых усилий, и заняло уйму времени. Но отдых он себе позволить не мог. Инстинктивно чувствовал, что за стенами каюты разыгрывается едва ли не последний акт упорной обороны. Сердце колотилось у него как бешеное, струи пота заливали лицо и текли по груди, кровь стучала в висках, а сквозь болезненный шум в ушах до него долетали отзвуки схватки, крики, лязг оружия, грохот выстрелов, проклятия и стоны раненых.

Но на них Тессари уже не обращал внимания. Уцепившись за линь и перебросив на него ноги, он полз над пропастью между кормой "Зефира" и каравеллой, продвигаясь фут за футом, стиснув зубы, страшным усилием воли распрямляя онемелые плечи. Над собой он видел только однотонное серое небо, перечеркнутое колышущимся канатом, с которого он свисал спиной вниз, как несчастный жук в паутине.

Добравшись до середины каната, он задрал голову, чтобы взглянуть, сколько ещё осталось. Перебитая балка выступала на фоне темного провала высоко наверху, гораздо выше, чем он надеялся. Свободно висевший канат теперь провис под его тяжестью, образовав тупой угол, в вершине которого он находился. И в довершение неприятностей от натяжения каната корабли медленно стали сближаться, и угол становился все острее.

Цирюльник на миг усомнился, удастся ли ему когда-нибудь преодолеть такое препятствие. Вперед он мог продвигаться лишь очень медленно, и каждое очередное усилие вызывало судорогу в мышцах плеч и бедер. Он с трудом разгибал пальцы, немевшие от холода, а когда снова сжимал их на несколько дюймов дальше, порою терял надежду удержаться, ибо канат выскальзывал из израненных ладоней.

В конце концов, однако, он добрался до края пробоины в надстройке и, собрав остатки сил, сумел туда взобраться.

Кожа на его руках была содрана, ногти обломаны и окровавлены, он истекал потом и одновременно дрожал от холода. Но зато распирала гордость, что он нашел силы и одолел собственную слабость. Теперь оставшееся представлялось легким и простым.

Тессари заглянул во тьму. Как он и предвидел, там царил хаос и разрушение от двадцатичетырехфунтового ядра из полукартауна. Разбитые переборки зияли черными проемами среди свежих обломков и щепок, отщепленных от сосновых балок и досок, разбитая посуда завалила пол, какие-то окровавленные лохмотья свисали с разбитой койки.

"- Это прекрасно будет гореть," - подумал Тессари.

Он вынул из-за пазухи конец полотняного шнура и перетянул к себе банку со скипидаром, после чего втащил её внутрь. И тут услышал чьи-то быстро приближавшиеся шаги. Присев за грудой досок у остатков переборки, Тессари затаил дыхание. Но в ту же самую минуту подступил приступ кашля. Сквозь навернувшиеся на глаза слезы он разглядел в темном проеме фигуру какого-то офицера с огромной рыжей бородой. Задыхаясь, выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил тому прямо в грудь.

Результатов выстрела он не видел, ибо дым заполнил каюту, вызвав новый приступ удушья, но услышал грохот падающего тела. Полуослепленный, волоча за собой тяжелую банку, задыхаясь, кашляя и блюя, он подполз к койке, кое-как поднялся на колени и вылил живичный экстракт на разбросанную постель. Скипидар впитался в тряпки и подушки, струей потек по полу, заполняя щели и дыры, собираясь лужей между опрокинутыми табуретками.

Теперь высечь огонь - раз, другой, третий. Ободранные, изувеченные пальцы не слушались, кресало не давало искры. Снова чьи-то близкие шаги раздались за стеной или, может быть, в соседнем коридоре. Кто-то возбужденно перекликивался.

Тессари понял, что должен взять себя в руки. На счастье кашель перестал его терзать, и он смог наконец вздохнуть спокойно. Снова высек огонь, на этот раз сноп мелких искр посыпался из-под стального молоточка, полотно, пропитанное скипидаром, вспыхнуло, и пламя начало распространяться с невероятной скоростью.

Цирюльник вскочил и отступил назад. Огонь загудел прямо перед его лицом, опалил волосы на голове, скользнул вдоль переборки, жадно облизнул её, вознесся ввысь, затрещал, охватил сухие доски, на которых пузырилась краска, прорвался сквозь дыру в стене в соседнее помещение. Тем временем другой его язык полз по полу, выбрасывая тонкие дрожащие щупальцы по следу потеков, пока не добрался до лужи, разлитой под огромной грудой хлама. Ее поверхность словно взорвалась, дерево занялось немедленно, и горячий столб пламени пролетел сквозь пустые внутренности корабля, гоня перед собой клубы дыма, которые словно длинные черные хоругви тянулись сквозь пролом в боковой стене надстройки.

Вопль потрясения и ярости взметнулся над палубой каравеллы. Ветер раздувал пожар, который уже перебросился на другой борт и угрожал кормовой батарее. Над головами пушкарей дымило и трещало, и тут и там взметались языки огня. Людей охватила паника, начался переполох на главной орудийной палубе.

Тессари лишь короткий миг приглядывался к делу своих рук, испытывая при этом переполнявшее больную грудь чувство гордости и триумфа. Адский жар заставил его поспешно выбраться из пылавшей надстройки, а мысль об единственном пути спасения холодом обдала его мужественное сердце.

Со смешанным чувством отвращения и жалости взглянул он на свои искалеченные, окровавленные ладони. Да, те явно не годились для новых подвигов на жестком, слишком тонком канате... Но как иначе мог бы он убраться отсюда?

Ему пришло в голову, что можно бы снять петлю с балки, опоясаться ею и рискнуть прыгнуть вниз. Но если даже не переломать при этом кости, ударившись о борт "Зефира" над самой поверхностью воды, то все равно собственными силами ему ни за что не взобраться потом на палубу, а призывы на помощь сейчас никто не услышит. Подумал он и о шлюпке, но тут же убедился, что ту отнесло течением на несколько десятков ярдов и она все дальше дрейфовала по ветру. Вплавь её уже не догнать; к тому же в ледяной воде долго не продержишься.

Нет, иного выхода не было. Он мог лишь обмотать ладони обрывками разорванной простыни, которая уже послужила для буксировки жестянки со скипидаром, и как раз этим занялся, когда тройной могучий грохот потряс воздух.