Иван Калинин - Русская Вандея

Я давал заключение по этому делу и добросовестно заявил, что полк. Предейн скорее заслуживает награды, нежели предания суду, Карпов же здесь совершенно зря примешан.

Взбешенный этим, Болховитинов написал, от имени нового главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, письмо в Петроград главному военному прокурору, ген. Макаренко, жалуясь ему на то, что военная прокуратура так легко относится к тем делам, которые он возбуждает.

Сухомлиновский лакей страшно взбеленился на своего подчиненного, не желавшего сделаться лакеем Болховитинова. Мне сделали весьма интенсивное внушение, предупреждая, что такие непокорные высшему начальству чины прокуратуры истребляются с головокружительной быстротой. Сорвав на мне злобу, Болховитинов все же не мог упрятать на скамью подсудимых неугодных ему лиц.

Через год грянула революция. Грозный кавказский Юпитер, игравший крупную роль и при великом князе Николае Николаевиче, сильно распустившем вожжи после разжалования его из главковерхов в главкомы, вдруг преобразился. Он начал посещать митинги, брататься с солдатами. Однако всплыла история с делом Предейна. Чрезвычайная следственная комиссия напомнила ему насилие над совестью прокуратуры.

Ген. Болховитинов бежал с Кавказа. По телеграмме из Тифлиса его арестовали в Ростове, но по телеграмме из Петрограда выпустили. Керенский назначил его командиром 1-го армейского корпуса на северо-западном фронте.

После Октябрьского переворота ген. Болховитинов одним из первых предложил свои услуги военно-революционному совету, а через полгода с небольшим одним из первых же бежал к ген. Деникину. Здесь для проформы его судили, приговорили к расстрелу, расстрел заменили разжалованием в рядовые; потом восстановили в правах и назначили председателем комиссии по оказанию помощи лицам, пострадавшим от большевиков.

Теперь этот генерал, владелец такого пестрого прошлого, спасал Россию в роли военного министра Кубани, вместе с сумасбродным Букретовым и вздорной Радой.

Кубань теперь имела свою армию, которой командовал Шкуро.

Деникин, с отступлением Кавказской Добровольческой армии от Царицына на линию Маныча, уже не мог воспрепятствовать Раде объявить ее своей собственностью. О Покровском, который предводительствовал этой малочисленной армией после Врангеля, Рада и слышать не хотела. Герой ноябрьских событий, опасаясь мести, с наиболее преданной ему шайкой отъявленных архаровцев, поспешил уплыть к берегам Крыма. Его примеру последовал и Врангель, оставшийся теперь не у дел и столь же ненавистный кубанским политикам, как и генерал-вешатель.

Кубанская троица, ген. Шкуро, Букретов и Бол-ховитинов, формировала теперь пополнение для кубанской «национальной армии» под аккомпанемент бешеной свистопляски, происходившей в державных верхах.

Деникин жил в Тихорецкой, в поезде.

В Екатеринодаре собрался Верховный Круг.

По всей Кубани, по словам ее официоза, рассеялись злопыхатели, ненавидящие казачью демократию, провалившиеся в своем завоевательном стремлении.

«Выброшенные из Курска, Орла, Киева, Харькова, изгнанные восставшими крестьянами из Украины, все эти губернаторы, вице-губернаторы, патентованные патриоты очутились в кубанских станицах», — глумилась «Вольная Кубань» над «единонеделимцами».

5 января открылись заседания Верховного казачьего Круга, в который вошло по пятидесяти представителей от Дона, Кубани и Терека.

— Верховный Круг строит оплот, о который должны разбиться волны большевизма, — гордо провозглашал официоз этого учреждения в № 1.

В председатели избрали кубанца И. П. Тимошенко, после чего, стоя, пропели три «национальных гимна» — донской, кубанский и терский.

У собравшихся первоначально было определенное намерение создать общеказачье государство, без всякого участия «единонеделимцев». Провал политики особого совещания вызвал у казачьих политиков такое враждебное отношение к кадетам, что даже Харламов не попал в Верховный.

Деникин отлично понимал, что никакого общеказачьего государства не удастся создать «орателям», но он опасался, как бы эс-эрящий Верховный Круг не пошел на мировую с большевиками.

6 января на Круге выступал Богаевский. Ему дали задачу урезонить Круг и не порывать с Деникиным.

— Не забудьте того, — говорил междупланетный премьер, — что союзники обещали свою материальную помощь только ген. Деникину. Не забудьте, что Деникин, при прорыве фронта Буденным, приказал Добровольческой армии итти на соединение с Донской. Добровольческая армия выполнила тяжелый фланговый отход. «Если же теперь, — сказал мне Деникин, — казачество не пожелает итти рука об руку со мной, что делать… У меня есть Крым, Польша… Но России я не изменю». И, господа, Деникин своему слову не изменяет. Пусть вы порвете с ген. Деникиным, — его армия уйдет. Уверены ли вы, что ваши части устоят? Я предлагаю не выбрасывать лучшего работника на благо России. От ваших решений зависит — быть или не быть России, быть или не быть казачеству.

Кубанский атаман Букретов уличил Богаевского в передержках.

— Ген. Хольман, глава английской миссии, любезно обещал дать все нужное для кубанской армии.

Гром аплодисментов приветствовал появление Мамонтова. Этот вождь теперь тоже громил Доброволию.

— Высокий идеал, провозглашенный Деникиным: «За великую, единую и неделимую», нам оказался не по плечу. Ни для кого не секрет, что Деникиным были допущены ошибки. При нем не было казаков, его советчиками были люди, чуждые казачеству. Они губили народное дело. Мы продвигались вперед, а за армией ехали губернаторы и везли с собой становых приставов и помещиков. Мне самому говорили русские мужики: «Вы нас обманули. Мы вас ждали, а вы отдали нас в рабство помещикам, предложив два дня работать на себя, а третий на помещика». Неужели при ген. Деникине не нашлось ни одного умного человека, который сказал бы: если нужен армии хлеб, возьми третий сноп и отдай интендантству, но не устанавливай барщины.

Провозгласив неприкосновенность депутатского звания (слабая гарантия от повторения ноябрьского кровопускания!), Верховный Круг начал обсуждать вопрос о взаимоотношении общеказачьего государства к России. Полились бесконечные разговоры о том, что более приемлемо, автономия или федерация, и в каких пределах продолжать борьбу с большевиками, защищать ли только свои области или освобождать всю Россию.

Сотник Филимонов, линеец, когда-то яростный сторонник Деникина и войны до победы, теперь пел уже другое:

— Нам надо в первую же голову декларировать, что целью нового государственного образования является защита края, своего физического существования и мозолями нажитого имущества. Что касается пределов борьбы, то эта последняя должна быть ограничена рамками наших краев. Дальше мы не пойдем, не имеем права этого делать. Казаки шли недавно освобождать, помогать русскому народу, а вышло, что мы шли устанавливать старые порядки. Наш поход оказался, действительно, походом контр-революции.