Иван Калинин - Русская Вандея

Действительно, Икаев настолько хорошо понимал свое дело, что скоро зажиточным людям Ростова не стало житья. Икаевские головорезы ночью хватали намеченную жертву, тащили ее в свой штаб, расположенный не где-нибудь, а в лучшей гостинице «Палас-Отель», допрашивали, запугивали.

— Балшэвик… Красным выдавал белых… Резить будем…

На другой день приводили «большевика» в какой-то подвал, в «военно-полевой суд», перед ясные очи Икаева. Отправление правосудия начиналось с вопроса, сколько подсудимый может дать, чтобы его отпустили с миром. Несчастные буржуи в предсмертном ужасе готовы были отдать последний нательный крест. Подобные деяния Икаева под самым носом Краснова, гордившегося введением порядка и законности на Дону, не анекдоты, не миф. Это факты, зафиксированные военным следователем 1-го участка войска Донского.

Жалобы на ростовского бандита стали попадать к судебным властям уже тогда, когда он и его патрон исчезли с местного горизонта. До этого времени терроризированные ростовцы молчали.

Да и как было жаловаться? Икаев осенью 1918 года совершенно спокойно убил офицера, с которым повздорил. Греков не позволил его арестовать: незаменимый человек, служба много потеряет, порядок в городе нарушится.

Преступный факт однако нельзя было замять. Гражданский судебный следователь произвел следствие и направил дело в Донской военный (военно-окружный) суд, в г. Новочеркасск. Икаев явился на заседание в сопровождении своих бандитов, вооруженных до зубов. Для большего убеждения судей в невиновности своего патрона они время от времени хватались то за рукоять кинжала, то за эфес шашки, то за револьвер.

Суд, под председательством военного судьи полк. Добротворского, все-таки приговорил этого военно-полевого судью к двадцати годам каторжных работ.

«Дарую войсковому старшине Икаеву полное помилование!» — царственно начертал на приговоре свою конфирмацию командующий Донской армией ген. Святослав Варлаамович Денисов, донской аристократ, друг Краснова и полк. Грекова.

Икаев, как ни в чем не бывало, отправился в Ростов. После же падения Грекова двинулся со своими телохранителями «на фронт». В поезде, где-то возле станции Морозовской, его молодцы подсмотрели у одного из пассажиров большие деньги.

— Взять большевика! — скомандовал Икаев. Несчастного схватили, обобрали, а когда поезд подошел к станции, вывели за полотно и расстреляли.

— Агитировал за большевиков! — было объявлено местным властям.

И это злодеяние стало предметом судебного следствия. Пока преступника разыскивали, он вместо «фронта» оказался на службе в тылу у Доброво-лии. Осенью 1919 года мне передавали, что его видели не то в Чечне, не то в Осетии в генеральских погонах.

После разгрома белого стана он перекочевал на Балканы и занялся там спекуляцией. Благо было на что!

Стоит ли говорить, что, когда сессия Донского военного суда прибыла впервые в Ростов, здесь возникли панические слухи. По военно-процессуальным законам выездные сессии военно-окружных судов назывались временными военными судами.

— Как, разве недостаточно еще военно-полевого суда? Это еще что за временный суд? Ох, и будет, должно быть, кровопускание! — шептали ростовцы, прочтя в «Приазовском Крае» заметку о нашем прибытии.

На беду, репортеры или наборщики переврали мою фамилию. В заметке публика читала:

«Прокурором при временном военном суде состоит полковник И.М. Каледин».

Паникеры решили, что это брат A.M. Каледина, покойного донского атамана, и уже видели над головой подсудимых топор кровавого мстителя.

Нам предстояло разобрать три «большевистских» дела.

Одно — о председателе союза речных водников Иване Предтеченском; другое — о председателе морских водников Верченко; третье — о бывшем Комиссаре охраны рыбных ловель Иване Польском, крестьянине подгороднего села Койсуг.

Первые два привлекались за то, что работали с большевиками, третий за занятие должности комиссара.

Для заседаний суду отвели залу в клубе комиссионеров. Благодаря этому публика у нас не переводилась.

Велико было ее изумление, когда я потребовал для Предтеченского низшую меру наказания, положенного донским законом за большевизм. Суд назначил ему год заключения в крепости. Через некоторое время атаман избавил его и от этого наказания.

Верченко я обвинял для проформы. Его приговорили к четырем месяцам крепости; по зачете же предварительного заключения, он очень скоро вернулся к своей семье.

Ивана Польского, славного крестьянского парнишку, о котором на суде дал очень симпатичный отзыв профессор Ростовского университета В. В. Курилов, я не обвинял, а защищал.

Бывший комиссар пошел прямо из суда домой. Публика ничего понять не могла. — В чем дело? Что это за суд?

Лучшие местные адвокаты, выступавшие моими противниками, И. И. Шик, М.Б. Смирнов, Н.М. Лезгинцев, объясняли, как могли, что это «нормальный» военный суд, а не чрезвычайный, каким является военно-полевой.

Военная цензура пыталась воспрепятствовать опубликованию в газетах отчетов о нашем суде. Репортеры обратились ко мне, Я отправился к главному цензору и убедил его ссылкой на закон, что наш суд гласный и что только по делам, которые разбираются при закрытых дверях, ничего нельзя печатать без разрешения председателя. Цензор, бывший жандармский офицер, извинился, заявив, что он привык к порядку, установленному для военно-полевых судов.

С той поры судебные репортеры стали с нетерпением ждать нашего появления в Ростове.

Несколько позже наш временный военный суд разобрал несколько уголовных дел, в том числе прискорбное дело об убийстве декана физико-математического факультета Ростовского (б. Варшавского) университета профессора Андрея Робертовича Колли и об убийстве же начальника ростовской городской милиции меньшевика Калмыкова.

Последнего прикончила толпа лиц с темным прошлым 11 февраля 1918 года, когда Ростов впервые занимали красные войска. Новая власть разыскала часть убийц и покарала их. По водворении белых, сыщики выискали еще шестерых. Наш суд всех их оправдал, хотя против некоторых существовали серьезные улики. Мне пришлось подать кассационный протест в сенат.

В тот же памятный для Ростова день погиб профессор Колли, выдающийся физик-эксперименталист, человек далеко еще не старый, но уже считавшийся европейским ученым. Его погубили университетские служителя, сводя счеты за то, что он летом 1917 года провалил их забастовку на экономической почве. Когда в городе воцарилась анархия, обычная в моменты перехода власти из одних рук в другие, несколько служителей привели на квартиру Колли (на Пушкинской улице) озверелую уличную толпу, искавшую контр-революционеров.