Григорий Померанц - Подступы к Преображению

Григорий Померанц

Подступы к Преображению

Григорий ПОМЕРАНЦ - родился в 1918 году в Вильно (ныне Вильнюс). Окончил ИФЛИ. Участник Великой Отечественной войны. Автор книг "Неопубликованное" (Мюнхен, 1972), "Сны земли" (Париж, 1985), "Открытость бездне. Встречи с Достоевским" (М., 1990), "Собирание себя" (М., 1993), "Выход из транса" (М., 1995), "Записки гадкого утенка" (М., 1998), "Страстная односторонность и бесстрастие духа" (М., 1998). Живет в Москве.

Когда мы с моей женой Зинаидой Александровной Миркиной сходили в гардероб после лекции в Питерском музее Ахматовой, нас остановили две девушки. "Нам хочется задать вам очень глупый вопрос, - сказала одна из них. - Но кажется, вы те самые люди, которые могут на него ответить. В чем смысл жизни?" Я не нашелся, что сразу сказать, а Зинаида Александровна ответила: "Вопрос совсем не глупый, над ним думали многие великие люди. Но как на него ответить на ходу? А впрочем - почему бы нет... смысл - в преображении".

Попробуем сегодня подумать, что это значит - преобразиться. Зажечь в себе негасимый огонь? Пробить путь в глубину, где горит этот вечно живой огонь? В Евангелии преображением назван выход наружу духовных глубин, выход наружу внутреннего света, как это случилось на горе Фавор с Христом. Потом что-то подобное увидел Мотовилов у св. Серафима. Далай Лама XIV, комментируя Евангелие, рассказывал, что подобные случаи помнит и буддийское предание. Но суть преображения не во внешнем, заметном глазу. Суть во внутренней перемене, во внезапном загорании внутреннего света, во внезапном открытии целой лестницы вверх, по которой идти и идти... Кто увидел глубинный свет, тому невозможно жить без прорыва к нему, жить на плоскости, на поверхности, в окружении обрывков, оторванных от Целого. И можно простоять тысячу дней на камне, чтобы открылась вертикаль, измерение, ведущее к Богу, - то, что св. Серафим назвал стяжанием Святого Духа. Не знание, не память, а реальность света. Преображение - это не выученные слова, не знание заповедей. Это открытость глубине по ту сторону слов, знаков. Это исчезновение стен, открытость бесконечному. Это способность взглянуть на мир глазами Бога, как у автора книги Иова. Это способность ответить на свои же вопросы человеческие, слишком человеческие - на вопли страдающего сердца и страдающего разума так, словно Бог дал человеку Свой глаз. И тогда все неразрешимые вопросы расплылись и невыносимые страдания стали выносимы. И после потери всего, что Иов любил, после живой смерти - началась заново живая жизнь.

Пари, заключенное Богом с дьяволом, - литературный прием древнееврейского писателя, некоторое "как бы", позволившее развернуть драму. Нелепо принимать эту условность за факт и спорить с Богом, как это делал К.Г. Юнг в своем "Ответе на Иова". Но что-то похожее на пари с дьяволом действительно встречается на свете. Таким спором с дьяволом стала жизнь Зинаиды Александровны, когда она заболела. Первым ответом на вызов была мольба: если это продлится больше трех дней, то лучше умереть. А муки длились годами. Пришлось учиться подныривать под волны судорог, под болезнь маленького тела, и со своего одра возвращаться к чувству бесконечного внутреннего света, не зависящего ни от чего, что может случиться на поверхности бытия.

Живая память встречи с бесконечностью света оказалась сильнее тьмы, Бог в человеческой груди выиграл пари с дьяволом, прокравшимся в человеческий мозг. Что-то подобное описано в прологе и эпилоге "Озера Сариклен", примерно в этих вечных образах. И ежедневный выигрыш пари рождает стихи, несущие свет, а не тьму, здоровье, а не болезнь. Более сорока лет тому назад услышав эти стихи, я сразу же почувствовал опыт, стоящий за ними, и стал впитывать этот опыт.

Таков один из путей, который я проверил на себе: впитывать в себя опыт Иова, опыт невыносимого страдания, большего, чем смерть, и духовного воскресения, большего, чем страдание. Впитывать из глаз в глаза, впитывать по следу опыта в словах, звуках, красках. Впитывать в литургии света, в литургии восходов и закатов, в литургии, которую служат деревья и волны моря. Я уже рассказывал, что Мертону не хватало общих обрядов и он создал еще свой: встречать рассвет пением псалмов. Так иногда читались стихи Зинаиды Александровны на могиле Волошина или у костра.

Покойная Зельма Федоровна Руофф, написавшая книгу о Рильке, нашла новое слово: поэтология. Что-то вроде мифологии, но без наивного смешения метафоры с фактом, без превращения образа в кумир. У Зинаиды Александровны, в образах ее поэтологии, нет требования к Богу создать мир получше, без страдания и смерти. Есть требование к себе - понять свою задачу в этом мире, сохранять почву человеческого, в котором растет Божье. Сквозь превратности истории следить путь обожения, становления второй ипостаси, того второго и третьего и невесть какого пришествия, которое совершается в душах святых, как писал об этом Рейсбрук. Преображение неотделимо от сознания своей скромной роли в этом процессе, от умения найти паузу созрецания, когда рождается истина этого мгновенья, знание, что сделать, что сказать.

В Доме Мадонны, созданном супругами Дохерти в Канаде, заведен был особый домик, называемый по-русски пустыней, и туда уединялись на день, на два; по мере сил молились, устав, - засыпали, просыпаясь, - снова молились, пока не отпадала, не отгорала вся суета и в тишине не рождался образ слова, которое сейчас надо сказать, или поступка, который надо совершить. У моего друга Лайфа Ховельсена, последователя Бухмана, такая пауза - час на рассвете, с 5 до 6 утра. Тут нет никакого шаблона, каждый может найти паузу по-своему и в тишине осознать свою сегодняшнюю задачу, основную мысль письма, стиха и т.п., словом - свою роль, хоть самую маленькую, какая кому по силам. А это значит - сегодня, сейчас не давать тьме поглотить свет в себе и в своем ближнем, это значит сохранять почву для чуда, уравновешивающего невежество и грех истории; а может быть - уравновешивать и разрушительные силы во вселенной, сделать шаг от хаоса противоречий к гармонии противоречивых голосов. Ничего не возможно здесь доказать, но интуиция не требует доказательств:

Мир только чудом не исчез,

Удерживает мирозданье

Невидимый противовес,

Немое противостоянье

Души с ее крылатым "нет!"

Растущей тяжести в ответ...

Я верю, что глубокое созерцание входит в круговорот Святого Духа, незримо участвующего в вихрях природных сил, незаметно поддерживая жизнь против смерти и хрупкую одухотворенность против бездуховных масс. Каждая жизнь и каждая личная одухотворенность смертны. Сказав "жизнь", мы тем самым сказали "смерть". Но наше глубокое сердце неотделимо от сердца вселенной, и в этой нераздельности, в этом причастии оно бессмертно. Как это все получается, не знаю. Я так просто чувствую, вопреки очевидности смерти.