Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

К середине сентября он уже чувствовал себя нас только уютно и надёжно в святая святых «Национального единства» Людендорфа, что изъявил готовность возглавить миссию в Голландию, чтобы — ни больше ни меньше — склонить и обязать бывшего кайзера к участию в грядущем заговоре и мятеже.

Трезвые и здравомыслящие биографы Требича, стремящиеся развеять любые «заговорщические фантазии», могущие возникнуть из созерцания столь диковинных происшествий, не жалеют усилий, чтобы охарактеризовать жизненный путь Требича просто как «пустой фейерверк… маниакально-депрессивного негодяя» (48), что, очевидно, является самым забавным абсурдом из всех высказанных на этот счёт мнений.

Не будучи ни профессиональным шпионом, ни самозванцем (49), Требич, что наиболее вероятно, был, как и Парвус, одним из тех «специалистов», набивших руку в искусстве подрывной деятельности, которые стали частью более обширной сети наемников, зачарованных в той или иной форме своей мнимой причастностью к власти.

Представляется очевидным, что в 1919 году Требич, проведя какое-то время под замком, откупился на свободу от Британии, подписав своё последнее обязательство перед английской короной. С самого начала в германских правых кругах раздавались отдельные отчаянные голоса, прямо называвшие Требича агентом-провокатором Британии, присланным в Берлин специально для того, чтобы сорвать направленный против республики мятеж. Например, заклятый враг Эрцбергера Гельфрейх и, как говорят, адмирал Тирпиц, отец неограниченной подводной войны («топить всё, что движется»), вышли из игры, как только узнали об участии в ней Требича (50). Но к началу октября полковник Бауэр был уже в сетях Требича — этот последний стал ближайшим сотрудником полковника.

Две поездки в Голландию, имевшие целью склонить к участию в мятеже бывшего кайзера и кронпринца, провалились. Вильгельм и его сын, возможно по рекомендации советников, отклонили всё предложения, вероятно решив не компрометировать свою и без того не вполне безупречную репутацию, увлёкшись предложениями неведомо откуда взявшегося проходимца, который предлагает возглавить монархический заговор. Вероятно, ни кайзер, ни кронпринц не желали больше никакой власти.

Заведённая отважным Требичем интрига внезапно переместилась на восток: в неё вмешалась Советская Россия. Авантюрист из Пакша, кажется, сумел уговорить немецких заговорщиков вступить в сношения с большевиками — для страховки, имея в виду неминуемое поражение русских белогвардейцев.

В ноябре 1919 года Советы de facto имели в Берлине двух представителей. Одним был Карл Радек, бывший польский социалист и одарённый публицист, поставивший свой талант на службу большевикам. Он был одним из немногих избранных, кто сопровождал Ленина в его, организованной Парвусом, поездке через Германию в апреле 1917 года. 8 декабря 1919 года состоялась встреча полковника Бауэра с Радеком (51).

В беседе с Радеком Бауэр затронул возможность достижения взаимопонимания между офицерами и рабочими: он спросил Радека, не может ли Москва с помощью своего германского рупора, КПГ, успокоить трудящихся и удержать их от всеобщей забастовки, которая может нарушить ход будущего мятежа. Радек отвечал уклончиво, сказав, что решение об этом может быть принято только в Москве (52).

Другим официальным советским чиновником, жившим в Берлине, был Вигдор Копп, бывший своего рода послом в Германии с ноября 1919 года. Этот Копп, если верить воспоминаниям Требича, встречался с Бауэром несколько раз. Бауэр и здесь настаивал на том, чтобы КПГ не препятствовало мятежу объявлением забастовки (53). Правда, пока шли эти фантастические переговоры, немецкие монархисты продолжали печатать фальшивые деньги для белой армии Авалова (54).

В 1920 году события начали разворачиваться ускоренным темпом. 10 января 1920 года Версальский договор вступил в силу. Союзники в своей ноте потребовали от Германии выдачи «военных преступников» (согласно статьям 227-230 мирного договора). Нота была направлена германскому правительству 3 февраля 1920 года и произвела впечатление разорвавшейся бомбы. К ноте прилагался список из 900 имён, среди которых были имена кайзера Вильгельма, Людендорфа, Тирпица (пёрвым приказавшего применять отравляющие газы на Западном фронте) и Гельфрейха. Франция действовала совершенно искренне, в отличие от Британии: естественно, Британия не желала видеть повешенным кайзера Вильгельма, одного из внуков королёвы Виктории; но эта новость содержала достаточно яда для того, чтобы отравить дух общества; генералы рейхсвера были готовы возобновить войну (55). Германское правительство медлило, никто не спешил выполнять требование союзников, а «патриоты» не собирались сдаваться.

8 марта полковник Бауэр снова встретился с британцами, но на этот раз с самим генералом Малкольмом, главой британской миссии в Германии, и на этот раз получил решительный отпор. «Антанта, — сказал генерал, — категорически отказывается поддержать какой бы то ни было контрреволюционный переворот» (56). Такой акт, добавил он, «был бы чистейшим безумием» (57).

10 марта командующий берлинским гарнизоном рейхсвера генерал фон Лютвиц, отказавшись подчиниться приказу о сокращении армии на 200 тысяч человек к 10 апреля 1920 года, буквально атаковал кабинет, требуя его отставки, отмены приказа о расформировании армии, назначения новых выборов и создания нового кабинета из независимых технократов. Требования его были решительно отклонены; президент Эберт приказал Лютвицу уйти с дороги и немедленно подать в отставку.

12 марта закончилась политическая карьера Эрцбергера, а 13 марта в Берлин вступила бригада Эрхардта, жемчужина Добровольческого корпуса, — путч начался. Он продлился ровно сто часов — с 13 по 17 марта 1920 года.

Возглавили путч бывший бюрократ Вольфганг Капп и трусливый фон Лютвиц. Требич стал главой печати путчистов. Между тем по шикарным улицам столицы хлынул поток подлейших из подлых: войска Добровольческого корпуса смешались с подразделениями «балтийцев» — ветеранов сражений в Прибалтике, которых можно было отличить по белым паучьим крестам, украшавших их стальные шлемы. Они распевали песню: «Hakenkreuz am Stahlhelm, schwarz weiss rotes Band, die Brigade Ehrhardt werden wir genannt (На стальной каске свастика, на рукавах черно-красно-белые повязки — зовёмся мы бригадой Эрхардта)» (58)

В подавляющем своём большинстве они молоды, очень молоды. Они держат себя с мрачным хладнокровием людей, которым пришлось много воевать. Они быстры в движениях, сноровисты и хорошо вымуштрованы. Отличные солдаты… Они внимательно рассматривают богатых и временами бросают на роскошные городские здания взгляды, в которых читается любопытство, смешанное с дикарской алчностью… Должно быть, так вели себя галлы, впервые увидевшие Рим (59).