Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

Такая вот политика «пассивного сопротивления», которая наряду с полным коллапсом марки в конце 1923 года ознаменовалась катастрофическим крахом кабинета Куно и окончанием судорожной преамбулы Веймарской республики (137).

Как могло случиться, что доллар к ноябрю 1923 года стал стоить 4,2 триллиона марок? С тех пор были выдвинуты два объяснения этому факту: обвинительное и оправдательное. Англо-американский обвинительный тезис вкратце сводился к тому, что немцы решили мошенническим путём уклониться от репараций, безудержно печатая бумажные деньги; согласно же немецкому оправдательному тезису, репарационный гнёт, наложенный Версальским договором, вынудил власти рейха всеми доступными способами изыскивать иностранную валюту, купить которую можно было только за счёт истощения запасов драгоценных металлов и прогрессирующего удешевления марки. Утечка рейхсмарки за границу, утверждали немцы, удорожает импорт и, следовательно, приводит к повышению цен: повсеместный рост цен давит на заработную плату и оклады и вынуждает правительство приспосабливаться к ситуации, стимулируя краткосрочные кредиты под высокие проценты, что требовало ещё большего увеличения массы платёжных средств. Выражаясь словами управляющего Рейхсбанком Хафенштейна:

Фундаментальная причина заключается в безудержном росте текущего (краткосрочного) долга и его превращение в средство платежа за счёт дисконтирования казначейских и банковских билетов. Причина такого роста коренится, с одной стороны, в непомерном бремени репараций и в отсутствии достаточных источников дохода для формирования сбалансированного государственного бюджета — с другой… Рейх должен каким-то образом существовать, и реальный отказ от дисконтирования и удешевления валюты перед лицом задач, поставленных бюджетом… неизбежно привёл бы к хаосу (138).

Британский тезис, если рассмотреть его более подробно, приписывал каждый взлёт внутренних цен и падение марки на мировых рынках раздутым краткосрочным заимствованиям государства, которые, согласно опубликованным отчётам, действительно стремительно росли за трёхлетний период с 1920-го но 1923 год. То, что общество не желало одалживать государству, последнее получало из Центрального банка, который «дисконтировал», то есть авансировал наличность, обеспеченную казначейскими билетами: каждое такое авансирование соответствовало впрыскиванию ликвидности в экономику. Каждый раз, когда банк покупал правительственные облигации, он «трансформировал» эти облигации в «деньги»: отчасти в виде чеков, отчасти же в виде наличности — банковских билетов и звонкой монеты, которые государство же печатало и чеканило по заказу всё того же Центрального банка. До середины 1922 года общество и рейхсбанк покрывали по половине расходов рейха.

Вот как британский посол в Берлине лорд д'Эбернон описывал политику рейхсбанка:

[Управляющий Рейхсбанком] Хафенштейн… хотя он честен и прям, отличается невежеством и упрямством… Хафенштейн, очевидно, считает, что падение германской валюты никак не связано с гигантским ростом массы бумажных денег, и приводит в действие печатный станок, не сознавая катастрофические последствия таких действий (139).

Несмотря на то состояние неопределённости, какое до сих пор характеризует дебаты по вопросу германской гиперинфляции, представляется, что верх одержал британский тезис, который со временем стал общепризнанной догмой: действительно, он прост, правдоподобен, самоуверен и, вопреки мнению д'Эбернона, насквозь фальшив, в то время как аргументы немцев постыдно уклончивы и правдивы лишь наполовину.

Достояние Германии в 1913 году оценивалось в 300 миллиардов марок (140). Приблизительно треть этого достояния было впустую растрачено во время войны, что в 1919 году поставило Эрцбергера перёд невероятно тяжёлой задачей сбора налогов, особенно путём обложения капитала, для того чтобы возместить принадлежавшие государству 98 миллиардов марок военного займа, — Эрцбергер потерпел неудачу и заплатил за эту попытку жизнью.

Однако этаже попытка породила фундаментальную реакцию, которая вопиющим образом осталась не замеченной германской статистикой и обширной литературой, посвящённой этому вопросу, — бегство капитала. В отсутствие надёжных цифр многие «учёные» (141) поспешили преуменьшить значение этой эскапады капитала сквозь «западную дыру» (das Loch im Westen), то есть через услужливые банки, предоставившие каналы для экспорта капитала из Германии на западные рынки. Нет, однако, никаких оснований считать ложным предположение о том, что после 1919 года перевод германского богатства за границу был огромным. В 1923 году газета «Нью-Йорк тайме» попыталась оценить размер германских вкладов в банках США и пришла к цифре приблизительно в 2 миллиарда долларов (142), что соответствует приблизительно четверти ВВП Германии в 1923 году, — и это касается только Соединённых Штатов (143). Однако самым крупным реципиентом германских капиталов всё это время была Голландия, хотя дополнительными хранилищами сбежавших из Германии денег были также банки Швейцарии, Норвегии, Швеции, Дании и Испании. Крупнейшие стальные и прочие промышленные магнаты буквально демонтировали свои предприятия на родине и перевозили их за границу. Из Голландии восстановленные там корпорации путём слияния приобретали в Германии обанкротившиеся концерны, которые использовались для сокрытия доходных зарубежных предприятий, — эти дочерние германские предприятия обеспечивали владевшие ими компании с штаб-квартирами в Голландии необходимыми суммами в германских бумажных марках, что позволяло занижать истинную стоимость товаров и обманывать германские фискальные органы, а в это же время материнская фирма накапливала дорогую иностранную валюту, полученную от продажи продукции на мировом рынке (144).

После 1923 года голландская экономика пережила невиданно бурный рост. Исчез хронический дефицит торгового баланса… С 1920-го но 1929 год перевалка товаров через голландские порты, то есть транзитная торговля с удалёнными от моря германскими предприятиями, росла головокружительными темпами — 16 процентов в год… Голландская экономика никогда прежде не знала такого бурного процветания, такие темпы роста остались непревзойдёнными даже во время бума пятидесятых и шестидесятых годов (145).

Долг платежом красен. Голландия выразила свою благодарность двадцать лет спустя: в первые месяцы Второй мировой войны, когда ещё продолжалась битва за Францию, голландские военные заводы уже начали размещать немецкие заказы, а железные дороги были переданы в распоряжение германских властей — теперь эшелоны из Германии могли доходить до самой французской границы (146).