Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

В октябре 1933 года, на обеде у лорд-мэра Сити в Мэншн-Хаус Уинстон Черчилль провозгласил тост за здоровье управляющего Нормана. «Британские банки, — витийствовал он, — продемонстрировали свою способность к гениальной изобретательности, каковая и внесла решающий вклад в укрепление нашей страны (оживление в зале)». Норман ответил арабской поговоркой: «Собаки лают, а караван идёт» (181).

Гитлер был амнистирован в декабре 1924 года. В тюрьме он находился с 12 ноября 1923 года — то есть провёл в заключении всего тринадцать месяцев. Верному Гессу он сказал, что ему потребуется около пяти лет, чтобы восстановить контроль над партией (182). Фюрер оказался провидцем: то были как раз те пять лет, что совпали с проведением в жизнь плана Дауэса. Не было больше речи о переворотах, восстаниях и тому подобном; Гитлер поклялся, что возьмёт власть легальными способами. Рем, начальник штурмовых отрядов, не мог терпеть такую выжидательную тактику; он бросил всё и отбыл в Боливию готовить офицерские кадры для туземной армии. Между тем англо-американские секретные службы уже с 1922 года с большим интересом следили за Гитлером (183).

Первый президент Веймарской республики Эберт умер в 1925 году, и на март были назначены новые президентские выборы. Нацисты бросили свой ничтожный пока политический вес на поддержку кандидатуры главного стратега Первой мировой войны генерала Людендорфа, который боролся теперь со своим бывшим соратником — фельдмаршалом Гинденбургом. Гинденбург победил, собрав 15 миллионов голосов, а его второе «я», Людендорф, азартный игрок, коему Гинденбург был обязан своей славой, собрал унизительно малый 1 процент народных симпатий: как политик Людендорф умер, и Гитлер, глубоко расстроённый, мог удовлетвориться тем, что избавился, наконец, от этого неуклюжего антикварного обломка прошлого.

Однако мера электорального поражения давала отчётливое представление и о степени упадка нацистского движения. До 1927 года Гитлер страдал и от того, что баварское правительство запретило ему выступать с публичными речами. Пруссия продержалась до 1928 года. «Золотые годы» Веймарской республики заткнули рот «барабанщику». Не имея возможности выступать, Гитлер передал заботу об организации деятельности партии её ревностному левому крылу на северо-западе, где сильно влияние двух способных организаторов — братьев Грегора и Отто Штрассеров. Ветераны Великой войны, служившие в своё время в Добровольческом корпусе, братья Штрассеры воплощали собой антикапиталистическую тенденцию части немецкой мелкой буржуазии, движения, приверженного германском)' утопизму позднего Возрождения. Согласно этим воззрениям, земля должна быть неотчуждаемой защищённой собственностью «крестьянской аристократии», промышленность должна быть поделена на цехи, а национальное объединение достигнуто через федерацию самоуправляющихся кантонов. Федеративная Германия, по мнению Штрассеров, означала федеративную Европу, антибританский альянс рабочих всей Евразии. Во взглядах Штрассеров, таким образом, мы не находим и следа гитлеровского религиозного расизма.

В 1926 году состоялось первое открытое столкновение Гитлера и Штрассера в связи с отношением к организованному коммунистами движению Fiirstenenteignung; целью этого движения была немедленная экспроприация земли у аристократических собственников и передача её в общественное пользование. Штрассер, желавший присоединиться к коммунистам, ратовал также за союз с Востоком и распространение социалистических идей на родине; то есть был, по существу, антиподом гитлеровской стратегии. 14 февраля 1926 года Гитлер созвал встречу в Бамберге, на которой в присутствии партийного руководства разнёс в пух и прах линию Штрассера, назвав её пустыми мечтаниями, Spielerei (184). Штрассер перестал устраивать Гитлера; даже молодой помощник Штрассера, Иозеф Геббельс, весьма воинственно настроенный в отношении неизбежной конфронтации, был разочарован ответными выступлениями своего шефа. На самом деле он, конечно, был околдован Гитлером, ореолом власти, телохранителями, дорогими лимузинами, на которых передвигались Гитлер и его окружение. Хромоногий Геббельс быстро сориентировался, и снова встал на сторону Гитлера, и был последним послан в Берлин, на должность гауляйтера (районного руководителя) — перед ним была поставлена сложная задача: сокрушить влияние красных, соблазнить рабочий класс идеями нацизма и вытеснить из столицы сторонников Штрассера. Грегор Штрассер покорно склонил голову и вернулся в гитлеровское стадо, но Отто продолжал упорствовать. Впрочем, окончательное уничтожение левого крыла движения было лишь вопросом времени; оно, это крыло, уже давно стало чужеродным телом внутри партии — оно могло мобилизовать недовольных, но не могло разжечь и вести войну в Европе. Но именно такая война была, по Гитлеру, совершенно необходимым условием основания и существования империи под знаменем со свастикой. Борьба же с аристократическим землевладением, банкирской решёткой, абсентеистами и капитанами тяжёлой промышленности могла и подождать. По этому случаю, поскольку Демократическая партия Германии выступила в тот момент «против защиты частной собственности», управляющий рейхсбанком Шахт в раздражении немедленно покинул её ряды (185). Фюрер и банкир сделали навстречу друг другу ещё один, пусть и небольшой шаг. У движения коммунистов не стало будущего.

Лакмусовой бумажкой попытки заполучить в свои ряды Грегора Штрассера стали общенациональные выборы 1928 года, на которых НСДАП получила жалкие 2,6 процента (809 тысяч) голосов. Гитлер и его мюнхенские сподвижники возложили вину за маргинализацию движения на Штрассера, но электоральные поползновения нацизма — как носителя идей всеобщего недовольства — особенно в сытые годы американских займов, могли привести только к нулевым результатам. Гитлеровцы прекрасно это понимали. Им нужна была нищета, такая же, как в 1923 году, и Монтегю Норман не замедлил погрузить Германию в нищету.

Когда в 1928 году Пруссия отменила запрёт на публичные выступления нацистского лидера, которого Веймарская республика перестала опасаться, Уолл-стрит начал постепенно отзывать из Германии свои кредиты; ещё немного, и Гитлера снова вызовут на авансцену — через пять лет после его выхода из тюрьмы, через пять лет после того, как была учреждена иностранная опека над немецкой экономикой.

Рвущаяся вперёд, ведомая странной убеждённостью своего фюрера Адольфа Гитлера в скором и неминуемом прорыве, нацистская партия как раз в это время закончила свои организационные приготовления, словно заранее зная о скором наступлении кризиса (186).