Франсис Рапп - Священная Римская империя германской нации: от Оттона Великого до Карла V

Епископ, который подчинял когда-то город и территорию своей власти, вынужден был уступить свое место, начиная с X столетия, консулам, которые представляли коммуну. Постепенно развивались учреждения, способные получить лучшую часть богатств, накопленных городом, но также и лучше гарантировать порядок и мир. Этот порядок и этот мир, соперничества между кланами, подвергали их опасности. В большинстве крупных городов, желание лишить соперничающие партии реальной власти и покончить с их ссорами привело к установлению подесты. Избранный на определенный срок иностранец в городе, подеста, обязан был им руководить. Генуя приняла это решение в 1191 г., Флоренция — в 1207 г., Милан — в 1214 г. Он укреплял все структурные органы власти в одно целое, чего не могли осуществить в то время княжества; действительно, эти города имели такой же аппетит к завоеваниям, какой испытывали государства. Они старались доминировать над своими соседями. Если гражданская война была пресечена, то вне городов военные действия были частыми. Между мелкими империалистами соревнования были жестокими, прилагались большие усилия по поиску могущественных союзников. Император представлял одного из них. Мы видели, что он мог опираться на гибеллиновые города, но наряду с гибеллиновым сообществом возвышается всегда по крайней мере гвельфовое сообщество. Туда, куда приходил император, должен был также направляться и папа.

Римский папа не мог допустить, чтобы император сделал из королевства Италия свой передовой оплот. Из принципиальных соображений он должен уважать того, кто претендовал на титул викария Бога, кроме этого, появились и практические соображения. Не надо было оставлять этому сопернику свободную диспозицию, столь близкую от Рима и родового имения Петра. Так как города, которые ощущали угрозу со стороны городов, верных императору, были гвельфовыми если не по убеждению, то по крайней мере по интересам, то почему бы не воспользоваться этой возможностью использовать светский меч, чтобы усилить эффект ударов, нанесенных духовным мечом? Если бы духовенство и империя однажды должны были снова сцепиться в схватке, то наиболее жестокие баталии имели бы место в Италии. Это поле битвы император не смог бы ни в коем случае покинуть. Империя была биполярной как никогда раньше, и больше не было достаточным направиться в Рим за имперской короной и возвратиться в Германию спустя некоторое время. Важно было соблюдать верность итальянским городам и получать необходимые налоги. На этой политической шахматной доске Барбароссе удалось расставить и передвигать свои фигуры с некоторой удачей, он их не сохранял все, но он сумел продержаться между двумя лагерями.

Несчастье было близко; сначала оно приняло маску удачи. Женитьба Констанции и Генриха V могла быть воспринята как неожиданный успех, потому что он расширил власть Гогенштауфенов от пролива Мессины до Сицилии. Но очень скоро фортуна перестала улыбаться, она бросила на империю взгляд Горгоны. Наследник Барбароссы последовал в могилу спустя лишь 7 лет после того, как его отец утонул в Селефе. Его смерть открыла первое междуцарствие. Все элементы, тщательно собранные Фридрихом, вступили в действие, ссора между Вельфами и Гогенштауфенами, которую он усмирил, возобновилась с новой силой. На протяжении доброго десятка лет князья были хозяевами игры и использовали крепкой хваткой в свою пользу отсутствие суверена для усиления своих позиций. Когда наконец Фридрих смог выйти на сцену, судьба уже сделала выбор политики, который он вынужден был принять. Если бы были в странах, императором или королем которых он был, земли, которыми он в состоянии владеть и получать прибыль, то это было бы в Италии. Имея владения в Сицилии, он стремился положить руку на остальную часть полуострова и оставил Германию в том же состоянии, в каком он ее нашел. Империя была все время биполярной, но теперь суверен отправлялся на север от Альп, чтобы короноваться или образумить непослушного сына. Невозможно долго отсутствовать в Италии.

Вековой конфликт грозил возобновиться с большим ожесточением, чем прежде. Император не был единственным соседом, который беспокоил папу. Он окружил Рим, и однажды, возможно, он попытался бы сделать этот город своей столицей. Победить его было жизненной необходимостью. Папа острил свой меч: теократическая доктрина была сформирована просто: Цезарь подчинен Христу, а преемник апостола Петра находится здесь, на земле. Удары меча продолжали наноситься, и пока порядок наводился хорошо тренированной и дисциплинированной милицией, проповедники обрабатывали толпу. Странствующие монахи ездили повсюду, где они были необходимы папе, в том числе и по Германии. В середине X столетия доминиканцы там имели около сорока домов, а францисканцы намного больше. Что касается мирских средств, гвельфские города были настроены встать на сторону папу в его борьбе против Фридриха II, как совсем недавно против Барбароссы. Борьба была беспощадной. Особенная значимость Гогенштауфена, натурализованного сицилианца, позволила ему находиться в благоприятных условиях. Он не был побежден, когда его сразила смерть. Но потребовалось совсем мало времени, чтобы его творение развалилось, похоронив под обломками и то, что совершил его дед.

Если бы противники Гогенштауфенов были способны осознать воплощенную династией идею империи, они не смогли бы выступить против нее. Эти правители стали чем-то большим, нежели легендарные герои, бессмертные мифические персонажи. В Италии уже в 1260 г. стали говорить, что Фридрих и его войска ожидают на склонах Этны времени реванша. Потом вся Германия поверила, что Фридрих находится в сердце этой страны, которую он так мало знал, в Тюрингии, в ложбине Kyffhauser . Постепенно Барбаросса сменил его в исторической памяти немцев, а также в их надеждах, так как оба великих Гогенштауфена исполняли роль Endkaiser , императора конца эпохи, который однажды выйдет из гор, чтобы возродить империю и обеспечить людям долгую эру мира. Вооруженная этой мессианской надеждой, имперская идея сохранила свою жизненность, несмотря на неприятности, которые постигали империю в реальности. Это ожидание светлого будущего ободряло немцев, когда образ настоящего вселял уныние. В воспоминаниях о прошлом они находили причины для гордости, хотя и смешанной с огорчением. Век Гогенштауфенов символизировал в их глазах сильную империю, и эта слава была похожа на волнующий свет заката, поскольку сразу за апогеем следовало падение, разрушение, столь желанное для папы, «Вельфа», которого Вальтер фон дер Фогельвейде представил смеющимся, подбиравшим деньги, взятые в Германии. Образ империи Гогенштауфенов, величественный и трагический, глубоко запечатлен в памяти немецкого народа.