Алексис Трубецкой - Крымская война

Перед этой конференцией стояла важнейшая и труднейшая задача — решить, как сохранить мир и при этом обеспечить независимость Турции, причем сделать это таким образом, чтобы царь не потерял лица. Бурные обсуждения и споры велись восемь дней, и за это время «на берегу Дуная пролилось чернил не меньше, чем впоследствии крови в Крыму», как писал Пьер де Лагорс [78] Лагорс, Пьер де (1846–1934) — французский историк и юрист. . В результате родился довольно туманно сформулированный документ, преследующий цель в основных пунктах удовлетворить Россию и при этом не слишком оскорбить Турцию. Документ этот подтверждал Кючук-Кайнарджийский договор 1774 года, признававший российский протекторат над православной церковью на территории Оттоманской империи. Кроме того, Турции вменялось в обязанность обсуждать с Россией и Францией все предполагаемые изменения в положении религиозных общин. Все четыре страны-участницы совещания одобрили это решение, как и царь Николай, которого с ним негласно познакомили. Принятый документ («Венская нота»), впрочем, имел существенный недостаток — он все же наносил обиду Порте. Султан не мог согласиться с ним, не потеряв достоинства. Тем не менее соглашение было достигнуто, и острота проблемы, похоже, прошла.

Пока четыре страны трудились над этим соглашением, их послы в Константинополе выступили со своим решением, которое оказалось значительно более разумным, чем принятое в Вене. Вспомним, что последним предложением Решид-паши Меншикову был фирман, гарантирующий права православных в Оттоманской империи. Стратфорд и его коллеги предложили послать экземпляр этого документа русскому императору с вежливым сопроводительным письмом от Порты, адресованным графу Нессельроде, в котором подчеркивается, что фирман подтверждает привилегии православной церкви без ограничения сроков, иначе говоря, предоставленные православным права никогда не будут отозваны. Четыре посла в Порте засвидетельствуют подпись этого документа, то есть европейские державы выступят гарантами соблюдения условий, упомянутых в фирмане. Со всей очевидностью это полностью соответствовало желаниям царя.

Не без труда послам удалось уговорить султана на такой шаг, и соответствующий текст (с весьма неудачным названием «Турецкий ультиматум») был отправлен с курьером в Вену для одобрения. Пакет прибыл на место в тот самый день, когда Венская нота была принята и подписана, опоздав всего на несколько часов. Уставшие и раздраженные, дипломаты не были расположены к продолжению дискуссии и оставили без рассмотрения составленный в Константинополе документ. Окажись в то время в распоряжении послов телеграф, участники конференции успели бы рассмотреть плоды усилий своих константинопольских коллег, и, вполне вероятно, Крымскую войну удалось бы предотвратить.

Россия с готовностью приняла Венскую ноту. Парижская «Монитор» поспешила опубликовать эту новость, а в Вене торжествующий Буоль принимал поздравления с блестящей дипломатической победой. Получив благоприятные известия, Абердин написал Кларендону: «Император одобрил нашу ноту и выразил готовность принять турецкого посла, как только эта нота будет одобрена Портой. Я полагаю, дело улажено».

Хотя граф Буоль и добился соглашения между четырьмя странами и даже тайно заручился одобрением этого документа царем, он не обсуждал его с султаном. Венская нота прибыла в Константинополь 12 августа вместе с известием о положительном отношении к ней России. Лондон велел Стратфорду склонить султана к согласию: «Нота в полной мере защищает принцип, о котором пеклась турецкая сторона, а потому Порта может подписать ее, не опасаясь последствий… Союзники султана единодушно рекомендуют ему сделать этот шаг».

Стратфорд поступил, как и было предписано. «Я обратил внимание Решид-паши на то обстоятельство, — писал он в своем докладе правительству, — что все четыре державы твердо настаивают на одобрении турецкой стороной этой ноты… и неоднократно подчеркивал, сколь опасно промедлить с принятием такого решения, отклонить эту ноту или принять ее с оговорками и поправками».

Двенадцатое августа отнюдь не было благоприятным днем для убеждения султана. Темперли пишет: «В тот день в Константинополь прибыл египетский флот, что придало туркам мощный заряд уверенности. Белые паруса египетских кораблей заполнили бухту Золотой Рог, зеленые палатки египетской армии выстроились на окрестных холмах. И хотя англо-французская эскадра не была в пределах видимости, она могла появиться по первому зову. Стамбул был в полной безопасности».

Внимательно изучив ноту, султан заявил, что с радостью согласится с ней, но при условии, что в текст будут внесены три изменения. В противном случае она для Турции неприемлема. В сущности говоря, требуемые изменения носили непринципиальный характер и не могли привести к серьезным последствиям, однако это все же были поправки турецкой стороны. По мнению Кларендона, ни одна из них не имела сколько-нибудь важного значения и не обеспечивала туркам дополнительной безопасности. Известие о требовании султана взбудоражило Вену: ведь политики четырех держав полагали, что вплотную приблизились к мирному решению проблемы. Граф Буоль снова собрал разочарованных послов. Началась неблагодарная и утомительная работа по сличению двух почти идентичных текстов. Дотошно изучалось каждое слово, рассматривался каждый слог, обсуждалась каждая фраза, подвергалась оценке каждая запятая. Сделать больше не смогли бы и грамматисты. Когда же весь текст был просеян через мелкое сито, дипломаты пришли к выводу, что турки продемонстрировали политическую недальновидность, что их требования неуместны и их поправки бесполезны.

Николая попросили согласиться с турецкими оговорками, но царь полагал, что уже проявил добрую волю, приняв первоначальный текст ноты, и не был склонен идти на дальнейшие уступки. Он с негодованием отверг новое предложение четырех стран. Труд венских дипломатов пошел прахом.

Возникает вопрос, почему султан отклонил Венскую ноту? По мнению профессора Темперли, для Турции «этот документ с очевидностью означал зависимость и униженность». Более ранее предложение, исходившее от послов в Порте, «сохраняло лицо турецкой стороны, поскольку четыре великих державы свидетельствовали ее „добровольное“ обещание, данное России». Кроме того, отмечает Темперли, «тот факт, что русский царь был заранее тайно осведомлен о содержании ноты, наносил удар по достоинству Порты. Тем самым европейские дипломаты продемонстрировали свое непонимание турецкой психологии». Не исключено также, что султану просто надоело. Он сделал последнюю уступку, согласившись с текстом упомянутого «Турецкого ультиматума», и полагал это достаточным. И разумеется, свой вклад в его нежелание идти навстречу Николаю внесли прибытие египетского флота и воинственная лихорадка, охватившая столицу.