Алексис Трубецкой - Крымская война

В начале следующего лета в Белое море пришла новая эскадра союзников и блокада возобновилась, несмотря на просьбу Швеции сделать исключение для торговых судов. За все время пребывания в этих водах англо-французского флота никаких сколько-нибудь важных событий там не произошло. Немногочисленные прибрежные поселения ущерба не претерпели, однако союзники все же сожгли около шестидесяти мелких торговых судов. К середине августа эскадра присоединилась к объединенному флоту на Балтике, а затем все корабли вернулись в свои порты, чем и закончилась кампания на севере России в 2900 километрах от крымского театра военных действий.

Тем временем на Черном море эйфория, охватившая союзников после выхода из Варны, растаяла и началась рутинная повседневная жизнь в морском походе. Теперь война переносилась на территорию собственно России, но цель этой войны по-прежнему оставалась в тумане. Союзники знали, что направляются к Крыму, но не имели достаточных сведений ни о топографии полуострова, ни о возможностях его обороны. «Обычные, здравомыслящие, а то и капризные люди — люди, умудренные циничной мудростью лондонских клубов, — оказались насильно преображенными в искателей приключений, пристально вглядывающихся, подобно древним аргонавтам, в берега неведомой земли, достижению которой они посвятили свою жизнь. Толпясь на палубах, они до боли в глазах пытались разглядеть то неведомое, что их ожидало», — писал Кинглейк.

Впрочем, ближайшая цель похода была определена: высадиться у Евпатории в Каламитском заливе, к северо-западу от Севастополя, после чего проделать марш в пятьдесят километров до самого укрепленного города. По результатам разведки южного побережья, проведенной ранее, союзники согласились, что именно пологие берега Каламитского залива являются идеальным местом для высадки. Во время этой разведывательной миссии «Карадок» в сопровождении двух линейных кораблей подошел так близко к Севастополю, что под явственно различимый звук церковных колоколов, призывающих прихожан на воскресную службу, адмирал Лайонс смог, приподняв шляпу, поприветствовать сидящего на лошади русского офицера. Все было спокойно и мирно, не чувствовалось никакого напряжения, и жители города занимались своими обычными делами, не обращая внимания на проходящие мимо военные суда.

К полудню 13 сентября британский флот подошел к Евпатории, расположенной на западном побережье Крыма. Этот крупный полуостров неправильной формы по площади (70 000 кв. км) почти равен Бельгии. Юго-восточная часть побережья гориста, но юго-западный берег, где высаживались союзники, представляет собой невысокую холмистую местность. Внутренняя часть полуострова, куда союзники так и не попали, — это в основном полузасушливая степь.

Люди, пытающиеся с палубы «разглядеть то неведомое, что их ожидало», увидели лишь дорогу, идущую вдоль берега, по которой неторопливо ехала запряженная лошадью телега да во весь опор скакал всадник, причем ни кучеру, ни всаднику, по-видимому, не было дела до приближающейся огромной армады. Ни войск, ни пушек — благодатная тишина и покой морского побережья. Командир высадившегося в Евпатории передового отряда встретился с главой города, который оказался законченным бюрократом. «Здешний градоначальник, или как его там называть, оказался весьма дисциплинированной личностью. Его глазам предстал вооруженный флот союзников и бесчисленные транспортные суда с войсками. Всей этой силе он мог противопоставить только одно: правила и установления, сообразно которым он исполняет свои обязанности. Однако для него эти установления казались вполне достаточными, и на них он полностью полагался», — писал полковник Стил о своей встрече с русским чиновником. Полковник с помощью переводчика объяснил, что союзники собираются произвести высадку именно в этом месте. Градоначальник ответил, что «они, разумеется, могут это сделать», но указал, что в соответствии со строгими санитарными правилами все прибывшие обязаны провести определенное время в карантине, прежде чем получат разрешение двигаться дальше. Он выразил сожаление за это неудобство, но, в конце концов, порядок есть порядок.

Пренебрегая карантином, союзные войска высадились и заняли Евпаторию. Кроме горсточки чиновников, русских в городе оказалось очень мало. Населяли Евпаторию в основном татары, которые уже через несколько дней с готовностью предлагали англичанам и французам самые разные свежие продукты. Однако торговлю тормозило отсутствие у союзников русских денег. Незнакомые местным жителям британские соверены вызывали подозрение. Планируя кампанию, служба обеспечения не учла этого обстоятельства. К счастью, один из сопровождающих армию «военных туристов» выказал большую предусмотрительность: на борту яхты сэра Эдварда Коулбрука оказался неплохой запас русских золотых рублей, которые сэр Эдвард приобрел в Константинополе, и главный интендант, рассыпавшись в благодарностях, одолжил у него эти деньги.

К концу дня к британцам присоединились французы и турки, и теперь в заливе стояла вся объединенная армада, вытянувшись в линию, параллельную берегу: французские и турецкие суда к югу от города, английские — к северу. На следующее утро море было тихим, а небо ясным. Началась высадка, которая завершилась к вечеру 18 сентября, прерываясь только глубокой ночью из-за темноты или во время внезапного волнения в заливе. Отсутствие неприятеля и хорошая погода благоприятствовали операции, несмотря на то что холера по-прежнему давала о себе знать, поражая и солдат, и моряков. Например, из 985 человек, составлявших экипаж «Британии», эта болезнь погубила 139 моряков. В это же время в Скутари в отвратительных условиях лежали сотни больных — Флоренс Найтингейл приедет к ним и облегчит их страдания только через два месяца.

Первый высадившийся отряд получил приказ занять позицию на вершине холма, с которого просматривался весь залив. Но тут сказалась непривычная для прибывших дневная жара, которая собрала свою печальную жатву. «Многих из тех, кто не далее как нынешним утром бодро взбирались на холм, теперь их товарищи несли вниз на носилках, набросив сверху одеяло. Те, чьи лица оставались открытыми, были живы, тела с закрытыми лицами принадлежали умершим. У подножья холма уже рыли могилы», — писал Кинглейк.

Если не принимать в расчет этой печальной картины, дни проходили почти в праздничной атмосфере, все выказывали «незаурядное рвение». Наконец-то люди покинули надоевшие им суда, позади осталась отвратительная качка, они могли размять мышцы, и — главное — их ожидала долгожданная встреча с неприятелем. «Все трудились с подъемом, к солдатам проявляли особую заботу. Моряки знали, как важно для здоровья и хорошего самочувствия солдата оказаться на берегу сухим, — а потому поднимали людей и передавали друг другу с особой старательностью, почти с нежность, но вместе с тем и весело, со смехом и шутками. Еще бы не смеяться при виде того, как какой-нибудь верзила из 42-го полка шотландцев словно девица опирается на руки моряков, чтобы с их помощью спрыгнуть на берег в развевающемся килте», — пишет тот же Кинглейк.