Алексис Трубецкой - Крымская война

Последнее решение особенно не понравилось Раглану, который считал турецкие войска ненадежными. По правде говоря, лорд вообще полагал, что пользу делу приносят в основном британцы. Даже французов он уважал не намного больше, чем турок, — по его мнению, французская армия уступала британской как в военном мастерстве, так и в мужестве. Несколькими неделями раньше Наполеон предложил лорду Каули, английскому послу в Париже, чтобы командование объединенным флотом союзников перешло к Британии, поскольку 80 % этого флота составляли английские суда. Соответственно командование войсками на суше должно перейти к французам, доля которых в сухопутных силах составляет те же 80 %. Идея французского императора была без промедления отклонена: британцы никогда не станут подчиняться французским генералам, каково бы ни было соотношение французских и английских сил. А когда пошли слухи, что Наполеон может лично возглавить действия войск в Крыму, предложенная императором схема управления армией стала еще менее приемлема. Достоинство и честь британской короны и престиж нации не должны претерпеть ущерба ни при каких обстоятельствах.

В апреле начался усиленный обстрел Севастополя — второй из шести. Он продолжался девять дней, и за это время союзники выпустили по городу 168 700 снарядов, на которые русские батареи ответили примерно половиной от этого количества выстрелов. Количество боеприпасов в городе заметно уменьшилось, и батареи были ограничены в своих возможностях вести ответный огонь.

Повреждения, полученные укреплениями днем, за ночь восстанавливались защитниками. Однако потери русских были очень велики: 6000 убитыми и ранеными, причем большая часть потерь приходилась на ночные отряды ремонтников. Толстой описывает свое посещение одного из госпиталей:

Теперь, ежели нервы ваши крепки, пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции. Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными угрюмыми физиономиями, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый под влиянием хлороформа. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом ампутаций. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое здоровое тело; увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство; увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку; увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет не столько от физической боли, сколько от моральных страданий ожидания, — увидите ужасные, потрясающие душу зрелища; увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите войну в настоящем ее выражении — в крови, в страданиях, в смерти…

Второй обстрел не привел к ожидаемому результату и оказался столь же неудачным, как и первый. Вот размышления одного из британских офицеров на этот счет:

Идет четвертый день второго обстрела, но мы не видим никаких успехов. Неприятель ведет уверенный ответный огонь. Никто из нас не испытывает ни малейшего оптимизма. Поговаривают о штурме, но я не думаю, что штурм возможен, если артиллерийский обстрел не даст желаемого результата, а в этом нет причин усомниться… Боюсь, пока Севастополь не изолирован от России, у нас ничего не получится.

Другой разочарованный участник событий, полковник Чарльз Уиндем, излагает более критическое видение не только артиллерийского обстрела города, но и действий командования в целом:

Недаром говорят, что война — это почти всегда цепь ошибок. Действия союзников с момента прибытия в эту страну представляют собой демонстрацию одной непрекращающейся глупости и некомпетентности… Мы уже четыре дня обстреливаем город, потеряли не одну сотню людей (260 британцев и 1500 французов), и все же если мы не перейдем после этого к штурму, да еще в нескольких местах, то города нам не взять. А если мы потеряем множество людей в этих атаках (что более чем вероятно), то принесем в жертву больше человеческих жизней и выбросим на ветер больше денег, чем когда-либо раньше, причем сделаем это без всякой пользы.

Во время этого — второго — обстрела Севастополя Наполеон III и императрица Евгения в сопровождении свиты гражданских и военных советников находились в Лондоне с официальным четырехдневным визитом, целью которого было не только укрепление англо-французского альянса, но и разработка совместной стратегии для Крымской кампании. Днем военный совет, состоявший из министров и генералов, собирался за столами, заваленными картами, схемами и донесениями с театра военных действий, а по вечерам самые знатные и важные из членов совета ужинали вместе с августейшими парами. Виктория посвящала все время императору Франции, которого до последнего времени считала обыкновенным выскочкой, — теперь же британская королева была им совершенно очарована.

У Виндзорского замка состоялся великолепный военный смотр — играли оркестры, раздавались громкие приветственные крики, Виктория и Евгения выглядели чрезвычайно впечатляюще и, судя по всему, были весьма довольны всем происходящим. Светлые платья их величеств дополнялись темными шарфами и вуалями, Виктория была в зеленой шляпке, а Евгения — в голубой. Вечером королева устроила парадный ужин. На столе был золотой сервиз, слух приглашенных услаждал оркестр лейб-гвардии конного полка. После трапезы и программы развлечений высокие гости вернулись в Лондон на специальном поезде, который отправлялся отличного перрона королевы.

На следующий день в Гилдхолле — ратуше лондонского Сити — состоялся прием, на котором присутствовали 1200 человек, для чего был выстроен специальный павильон, украшенный девизом с надписью «Альма, Балаклава и Инкерман». Затем гости, сопровождаемые толпой герцогов, герцогинь, принцев, принцесс, придворных и свитских дам и господ и прочей знати, отправились в оперу слушать «Фиделио» Бетховена. Улицы Уэст-Энда были ярко освещены. Апрельский выпуск «Иллюстрейтед Лондон ньюс» писал: «Иллюминация в честь монарших гостей была повсюду — некоторые улицы превратились в сплошное сиянье. Их императорские величества, направлявшиеся в Королевскую итальянскую оперу [118] Королевской итальянской оперой в то время называли Королевский оперный театр «Ковент-Гарден». , были весьма довольны этим великолепным приемом и приветственными возгласами толпы, которая издавала их с редким энтузиазмом».

Вот так. Пока те, на ком лежала вся тяжесть вины за развязывание войны, наслаждались парадными обедами, блестящими смотрами и фейерверками, вдали от дома ни в чем не повинные люди, которые должны были привести эту бессмысленную войну к завершению, страдали от изнуряющих болезней, голода и тяжких ран, страдали — и умирали.