Николай Толстой - Жертвы Ялты

Может показаться странным, что советские власти не предприняли никаких усилий к тому, чтобы скрыть от сторонних глаз эти сцены. Ведь поначалу они это делали: например, в Мурманске в ноябре 1944 года. Репатриантов встретили там торжественно, с флагами и речами. Но с тех пор прошло несколько месяцев, английское правительство молчало, хотя вполне могло догадываться о том, что происходит; и советские власти решили, что настала пора действовать в открытую и расправляться со своими гражданами по своему усмотрению.

Бригадир Файербрейс отправил полный отчет в МИД и в отдел по делам военнопленных, приложив к нему также рапорт Юматова. В беседе с автором этой книги он вспоминал об ужасе, который внушала ему возложенная на него задача; и действительно, этот ужас звучит в каждой его строке:

«В рапорте А вы несомненно заметите, что на скорую расправу были обречены люди, преступление которых состояло не в том, что они служили в немецкой армии — как делали остальные 99 %, но в том, что они либо отказывались вернуться в Советский Союз, либо пытались избежать насильственной репатриации, записавшись в Польскую армию. Из анализа списка людей, которые, я уверен, были расстреляны, следует, что из 33 человек 20 были русскими, отрицавшими советское гражданство и попытавшимися в Англии вступить в Польскую армию. Один был арестован на борту судна по неизвестной причине, прыгнул за борт в Дарданелльском проливе и покушался на свою жизнь, вскрыв бритвой артерии. Шестеро — немцы Поволжья, выразившие нежелание возвращаться в СССР. Пятеро — русские, отказавшиеся вернуться и описывавшие в присутствии генерала Ратова Советский Союз в самом черном свете. Наконец, последний — это охранник, случайно снабдивший незадачливого самоубийцу бритвой. С него немедленно сорвали знаки различия, бросили в камеру и высадили вместе с прочими арестованными, так что он, скорее всего, разделил их судьбу. Следовательно, насколько мне известно, все те, кто отказался вернуться в СССР, были расстреляны.

Должен признать, что из этого рапорта я сделал вывод о необходимости самой тщательной проверки всех сомнительных случаев, и я могу лишь надеяться, что никто из занесенных в спорный список не будет отправлен в СССР, поскольку, отказавшись вернуться, они, скорее всего, разделят судьбу тех, о ком идет речь в рапорте. Следует помнить, что советские власти считают лиц со спорным гражданством своими подданными. Несколько человек из этого списка высказывались против Советского Союза в моем присутствии и в присутствии советских офицеров и приводили примеры жестокостей, совершившихся Красной Армией после раздела Польши в 1939 году. Эти люди, несомненно, будут расстреляны сразу же по прибытии в СССР.

В рапорте Д есть интересное замечание майора Шершуна, что большинство военнопленных будет отправлено в исправительно-трудовые лагеря. Между тем все советские офицеры в беседах с этими людьми неизменно обещают им, что немедленно по прибытии в Советский Союз они будут отпущены домой».

Рапорт Файербрейса прочитали Кристофер Уорнер, Патрик Дин, Томас Браймлоу и другие сотрудники МИД.

«Сложность в том, что по условиям Ялтинского соглашения мы обязаны отослать всех советских граждан назад», — заметил Дин. Но через четыре месяца признал, что в Ялтинском соглашении не было ни слова об «определенных обязательствах правительства его королевского величества репатриировать в Советский Союз советских граждан, не желающих возвращаться…»

Расскажем теперь об истории Софьи Полещук. Ее родителей выслали в 1930–1931 годах в Сибирь, девочку вырастил местный врач. Он обучил ее своей профессии, и она сдала экзамен на медсестру, участвовала в финской и польской кампаниях, вышла замуж за офицера — капитана Гусейнова. В августе 1941 года она попала в плен. Ее муж тоже оказался в плену, но их сразу разлучили. Проведя год в лагере, Софья бежала, но ее поймали в 1943 году и вывезли в Германию. Там она попросила у немецких властей разрешения воссоединиться с мужем, который в то время был надсмотрщиком в лагере для советских военнопленных в Силезии, в городе Нейхаммер. Здесь она стала работать в прачечной, муж регулярно навещал ее. В мае 1944 года он бежал из лагеря. Софье он сказал, что хочет пробраться в Югославию и ни за что не вернется в СССР. Позже она получила весточку, что он жив и здоров, но увидеться им больше не довелось. Она осталась одна с ребенком, родившимся через месяц после побега мужа. Через восемь месяцев город взяла Красная Армия, и находившимся там русским было приказано пешком пробираться на восток. За линией фронта Красной Армии царила полная анархия: убийства, грабежи, насилия. Молодая женщина, пусть даже с крошечным ребенком, легко могла стать добычей разнузданных солдат. Но Софье повезло: она попала в маленькую группу английских военнопленных, освобожденных Красной Армией и пробиравшихся в Одессу. Один из солдат, Джонс, работал на немецких фермах и немного говорил по-немецки, так что он мог общаться с Софьей. Она рассказала ему свою историю, и он до сих пор живо помнит молодую женщину с ребенком на руках и их долгие беседы на пыльных дорогах Польши и Украины, которые он пересказал мне во время нашей встречи.

Джонс взял Софью под свою опеку: назвавшись ее мужем, он защищал ее от посягательств других. В Одессе ему удалось уговорить английского консула отправить его «жену и ребенка» в Англию. Каким-то образом посреди всего хаоса до Софьи дошли вести о муже: он воевал в антикоммунистическом партизанском отряде и попал к союзникам. Софья твердо решила разыскать его в Англии, даже если ей придется для этого снова оказаться в лагере. Но она так и не увидела своего мужа, а ребенок — своего отца. Едва капитан Гусейнов оказался у союзников, к нему было применено Ялтинское соглашение.

Софья прибыла в Глазго 5 мая 1945 года и была опрошена иммиграционными властями. Вот что писал об этом офицер службы иммиграции:

«Беженка не хочет возвращаться в СССР. Она утверждает, что в лучшем случае ее арестуют, но несомненно она опасается более сурового наказания, так как ее муж воевал в антикоммунистическом отряде. Кроме того, по прибытии в Одессу она сознательно избегала всякого контакта с советскими властями. По ее словам, собственная судьба мало ее волнует, но она надеется дать ребенку возможность жить в свободной стране. Местонахождение ее мужа пока что неизвестно, но если он попал в Англию в качестве военнопленного, он, несомненно, сейчас в руках у советских… Гусейнова, очевидно, имела антикоммунистические настроения задолго до начала войны. Трудно обрекать женщину, волей обстоятельств попавшую в этот хаос, на смерть в Сибири, но, вероятно, другой возможности у нас нет. Прошу ваших инструкций относительно этой беженки».