Марк Батунский - Россия и ислам. Том 1

22 Развитие русского права в XV – первой половине XVII в. М., 1986. С. 257–259.

23 Это термин западногерманского философа Плесснера (см.: Pless-ner Н. Die Frage nachder Conditiohumana. Baden-Baden, 1976).

24 Marcel I. Le mystérre de l’Etre. P., 1951. Vol. 2. P. 270.

25 Строго говоря, «наследников Золотой Орды» уже нельзя причислять к собственно монголам. Захваченная ими «огромная территория с разнообразным населением не могла составить единого целого и распалась на несколько государств, в которых местное население постепенно ассимилировало небольшие отряды монгольских завоевателей, создав новые этносы с разным социальным строем и с разной культурой: золотоордынские татары, т. е. поволжское городское, разумеется, разноплеменное, население, объединенное лояльностью к ханам Чингисидам; степные ногай на западе и восточные кочевники, объединенные в казахские племенные союзы (джусы); узбеки, ойраты, буряты и остатки халха-монголов и бергутов» ( Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 3-й. 1979. Депонированная рукопись. С. 52).

26 Поэтому созидавшаяся империя нуждалась в отлаженном механизме «Совокупной идеологии», с единой же координатной сеткой сложной кооперированной деятельности. Сколь бы ни были действительно серьезны различия – и даже определенные противоречия – между церковными и нецерковными по преимуществу «книжниками», в целом и те и другие являли собой организованный, рационально упорядоченный блок. В нем мыслительная энергия каждого перерабатывалась в общую, объединяющую всех идею и действовала во имя эффективного функционирования всей огромной Имперской Машины, в том числе и в экстремальных для нее режимах, разрабатывая для этого как крупные структурно-понятийные формации (типа «Москва – третий Рим»), так и эмпирические и полу эмпирические формулы.

27 Но вряд ли веским доказательством этому может служить тот факт, что Иван Грозный только суверенов мусульманских Турции и Крыма, с одной стороны, и таких христианских государств, как Англия, Польша и Германская империя, считал равными себе, т. е. «братьями» ( Виппер Р.Ю. Иван Грозный. М.—Л., 1944. С. 109). И конечно, ни в коей мере не является свидетельством «мусульманофильства» все того же русского царя то, что он, претендуя на польско-литовский престол, заявлял, будто это его избрание было бы великой честью для поляков и литовцев, поскольку, кроме него, Ивана IV, «да и турецкого султана, ни в одном государстве нет государя, которого бы род царствовал непрерывно через двести лет…» (Там же. С. 114).

28 Не раз уже делающий попытки реабилитировать роль монголов в мировой – особенно в русской – истории Л.Н. Гумилев подчеркивает, что Александр Невский был инициатором союза наследников Батыя с русскими князьями. Дело в том, что, с одной стороны, монгольская конница помогла остановить натиск ливонских рыцарей на Новгород и Псков, а с другой, ханы, сидевшие на Нижней Волге, пресекали всякое вторжение азиатских кочевников – сторонников китайских монголов или династии Юань. Поволжские монголы, продолжает Гумилев, в 1312 г. отказали в повиновении узурпатору, хану Узбеку, принуждавшему их принять ислам. Часть этих монголов погибла во внутренней войне (1312–1315 гг.), а «уцелевшие спаслись на Русь и стали ядром (? – М.Б.) московских царей, разгромивших Мамая на Куликовом поле, а затем остановивших натиск Литвы» ( Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Вып. 1-й. Л., 1973. Депонированная рукопись. С. 228–229).

29 См.: Spinner H.F. Pluralismus als Erkenntnismodell. Frankfurt a. Main, 1974. S. 79. Как я уже многократно отмечал, термин «басурмане» (и тем более термин – «поганые») зачастую применялся и к немусульманам – неправославным христианам. Таким образом, значение этого термина можно охарактеризовать как сложный, семантический комплекс, включающий прагматические ситуации его употребления.

3 °Cм.: Проблемы системного анализа развития культуры. М., 1984. С. 12.

31 См.: Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI – 30-е годы XVII века). М., 1963; Бацвадзе Т.Д. Народы Северного Кавказа в грузино-русских политических взаимоотношениях в XVI–XVII веках. Тб., 1974. В современной советской историографии утверждается, что у всех практически народов Кавказа – в том числе и у мусульманских – складывалась «российская ориентация» как стремление найти надежный оплот против «агрессивных действий султанской Турции, Крымского ханства и шахского Ирана» (см.: Виноградов В.Б. Россия и Северный Кавказ (обзор литературы за 1970–1975 гг.) // История СССР, 1977, № 3; Его же. Балкарцы в русско-кавказских отношениях XVII века // Вопросы истории, 1985, № 6. С. 177; см. также: Блиев М.М. К вопросу о времени присоединения народов Северного Кавказа к России // Вопросы истории, 1970, № 7; Киняпина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. Вторая половина XVIII – 80-е годы XIX в. М., 1984).

32 А ведь христианство предоставило еще киевским князьям исключительные права. Власть князя – от Бога (см.: «Летопись по Лаврентьевскому списку», 3-е изд. Археологической комиссии. СПб., 1897. С. 124). На монетах, отчеканенных по византийским образцам, русские князья изображались в византийском императорском уборе, в диадеме, увенчанной крестом, в порфире, с крестом в руке и нимбом вокруг головы. Для нас, впрочем, важней здесь иное. По словам В.О. Ключевского, Московское государство – «это вооруженная Великороссия, боровшаяся на два фронта» – против мусульманского Востока и католическо-протестантского Запада. Следствием этого стал «тягловый, неправовой характер внутреннего управления… Каждый обязан был или оборонять государство, или работать на государство, то есть кормить тех, кто его обороняет» (Ключевский В.О. Собр. соч. в 9-ти томах. М., 1957. Т. 2. С. 47). Это же положение неизбежно распространяется и на саму властвующую личность. Даже власть, по представлениям политической идеологии того времени, есть прежде всего обязанность – от ее тяготы нельзя уклониться, как и нельзя с себя сложить (см.: Развитие русского права в XV – первой половине XVII в. М., 1986. С. 85). К середине XVI в. – т. е. ко времени окончательного становления национального великорусского государства – еще более становится очевидным, что царской власти совершенно не нужны никакие законодательные ограничения или обоснования: «положение монарха имеет часто гораздо более глубокое историческое, чем юридическое, обоснование» ( Котляревский В. Юридические предпосылки русских основных законов. СПб., 1819. С. 130). Суть дела, конечно, ни в коей мере не меняется от того обстоятельства, что слово самодержец, будучи постоянно употребляемым в обращении, а также в памятниках русской книжности, вводится в официальный титул московских государей лишь в начале XVII в. Нельзя, далее, считать каким-то серьезным препятствием русской средневековой монократии частые апелляции к идее ответственности русской власти, напоминания о том, что она – «не право, а обязанность», « служение » и т. п. Н. Бердяев давно уже напомнил о том, что вообще «средневековое сознание никогда не признавало абсолютности государства и абсолютности монархической власти. Лишь новое время вернулось в этом отношении к языческо-античным началам. Средневековые учения ставили естественное право выше государства, подчиняли государство справедливости и признавали право сопротивления власти, нарушившей правду» ( Бердяев Н. Царство Божие и царство кесаря // Путь. № 1, сентябрь 1925 г. Париж. С. 42).