Руслан Скрынников - Святители и власти

Бояре распустили Земский собор, зачинщикам возмущения сделали суровое внушение. Патриарху, мол, не следует вмешиваться в мирские заботы, ибо никогда не было, чтобы «попы вершили дела государства». В трудное время брани и междоусобий многие духовные пастыри предпочитали оставаться в стороне от борьбы, но Гермоген был не из их числа. Он выступил как патриот, возвысив голос против опасности иноземного вмешательства. В дни возобновления деятельности Земского собора патриарх пытался не допустить того, чтобы войска Сигизмунда III вошли в Кремль. Но он остался в меньшинстве: многие влиятельные члены собора были предусмотрительно удалены из Москвы.

Единственной силой, способной спасти положение, были столичные низы. Однако страх патриарха Гермогена и его сторонников перед назревавшим восстанием черни не дал им обратиться к народу. Земский собор потерпел неудачу. Тотчас же после роспуска собора Мстиславский и Салтыков, посовещавшись с Гонсевским, отдали приказ об аресте четырех патриотов, наиболее решительно отвергавших иноземное вмешательство. Так бояре устранили последние препятствия на пути занятия Москвы иноземными войсками. Наемные роты вошли в крепость под покровом ночи без барабанного боя, со свернутыми знаменами…

Впустив чужеземное войско в Москву, семибоярщина совершила акт национального предательства. Кровавой ценой заплатил за него русский народ. Бывший «тушинский патриарх» Филарет фактически возглавил переговоры с королем в военном лагере под Смоленском. Сигизмунд III и слышать не хотел о возвращении России захваченных земель, требовал, чтобы Смоленск немедленно сдался. Посольство настаивало на исполнении московского договора, но король окончательно отказался от него, отдав приказ о штурме Смоленска. Филарет был взят под стражу и увезен в Польшу.

Штурм Смоленска ошеломил москвичей. Между тем вожди семибоярщины решили подчиниться воле короля и отдали приказ о сдаче Смоленска. Их решение вызвало гнев и возмущение патриотов. Патриарх Гермоген категорически отказался присоединиться к решению Боярской думы о передаче Смоленска Сигизмунду III. Михаил Салтыков обрушился на патриарха с угрозами, грозя ему расправой. Но Гермоген не испугался угроз.

В королевском лагере под Смоленском русские послы наотрез отказались следовать приказу насчет сдачи города. «Отправлены мы от патриарха, всего священного собора, от бояр, от всех чинов и от всей земли, а эти грамоты писаны без согласия патриарха и без ведома всей земли: как же нам их слушать?» — заявляли они королевским сановникам.

Посол Василий Голицын тайно уведомил Гермогена, что Сигизмунд сам намерен занять русский трон и нельзя верить его обещаниям прислать в Россию сына. Разоблачения посла еще больше накалили обстановку в Москве. Швед по рождению, Сигизмунд III не понимал вольнолюбивого духа польского народа и не пользовался популярностью даже среди собственных подданных. Рьяный католик, король способствовал торжеству католицизма в Речи Посполитой. Заключенная при нем церковная Брестская уния отдала православную церковь Украины и Белоруссии под власть Ватикана. В России знали об этом и считали Сигизмунда III злейшим врагом «истинной веры». Даже ярые приспешники короля, наподобие Салтыкова и Мстиславского, не предлагали ему царскую корону из-за его крайней непопулярности среди русского православного населения. Замыслив подчинить Россию, Сигизмунд допустил массу просчетов. Один из них был связан с церковными делами. Примеряя шапку Мономаха, король нимало не заботился о том, чтобы наладить отношения с православной церковью, слабо представлял себе роль московского патриаршества в жизни русского общества. Королевская агентура в Москве надеялась справиться с церковной оппозицией, с боярским кругом с помощью угроз и гонений. Подготовляя почву для расправы с патриотами, Гонсевский с помощью Салтыкова инспирировал громкий судебный процесс.

Произошло это следующим образом — в руки властей попал некий казак из войска самозванца. Под пыткой пленник оговорил московского попа Иллариона: поп якобы отвез Лжедмитрию II письмо от всех сословий столицы с приглашением в Москву, где все готовы присягнуть ему. Власти нарядили следствие. Немало «помог» донос, поступивший от холопа боярина Мстиславского. Холоп сообщил, что видел заподозренного попа в день отъезда того из Москвы в Серпухов. Показания свидетелей плохо увязывались между собой. Казак толковал о попе Илларионе, а холоп — о попе Харитоне. Но подобная мелочь не смутила следователей. При аресте у Харитона в самом деле нашли «воровские листы». Правда, они не заключали в себе никакого обращения москвичей к Лжедмитрию II. При Харитоне были грамоты, каких в то время много ходило по Москве. Самозванец писал «прелестные листы» без счета, обещая всем подряд свои милости. Хотя обнаруженные грамоты и были адресованы Гермогену, но не доказывали вину патриарха. Однако судьи нашли выход из положения, приобщив к делу признания бывшего слуги Юрия Мнишека. Слуга показал, что он «делал измену» Владиславу в компании с Лжедмитрием II и Гермогеном.

Попа Харитона несколько раз брали к пытке, пока он не сознался в преступлениях, ранее приписываемых Иллариону. Священник по подсказкам палачей покорно повторял наветы. Боярин Иван Воротынский и князь Засекин, признавался Харитон, не раз поручали ему носить изменные письма в Калугу. Василий Голицын, показывал поп, писал Лжедмитрию II, едучи в Смоленск. В заговор с «вором» вступил не только Василий, но и Андрей Голицын.

Власти обнародовали официальную версию, «раскрывавшую» планы заговора во всех деталях. Переворот якобы намечался на 19 октября 1610 года, за три часа до рассвета. Москвичи, по этой версии, вступили в сговор с серпуховским воеводой Федором Плещеевым, державшим сторону самозванца. Плещеев с казаками будто бы ждал условного сигнала. С первыми ударами колоколов мятежники должны были проникнуть через тайный подземный ход в Кремль и овладеть Водяными воротами, а затем впустить в крепость «воровские» войска. Поляков предполагалось перебить всех, кроме самых знатных, а князя Мстиславского «ограбить» и в одной рубашке привести к «вору».

Инициаторы процесса постарались убедить Мстиславского, что заговор был направлен лично против него, а заодно и против всех «лучших» столичных людей. Они объявили, что бунтовщики замыслили побить бояр, родовитых дворян и всех благонамеренных москвичей, не участвовавших в «воровском» совете, а жен и сестер убитых отдать холопам и казакам вместе со всем их имуществом.

Обвинения по адресу заговорщиков носили обычный характер. Верхи неизменно предъявляли их всем повстанцам, начиная с Болотникова. Правдой в них было лишь то, что восстание в Москве могло вспыхнуть со дня на день. Эмиссары Лжедмитрия II открыто настраивали народ против Владислава. На рыночных площадях стражники и дворяне не раз хватали таких ораторов, но толпа отбивала их силой. Гонсевскому нетрудно было заполучить сколько угодно доказательств подготовки восстания в столице. Однако ни патриарх, ни Голицын с Воротынским не имели никакого отношения к назревавшему выступлению низов. Своих казаков эти люди боялись гораздо больше, чем иноземных солдат.