Эрих фон Дэникен - Боги майя [День, когда явились боги]

Как раз начался период дождей, когда друзья — в сопровождении нескольких жителей близлежащей деревушки Санто-Доминго-де-Паленке — добрались до развалин. Девственный лес сочился дождем и был покрыт пеленой тумана. Они даже сначала не смогли разобрать, где находятся скрытые густыми джунглями и мхом «каменные строения».

Как в свое время чудаку Вальдеку, так и Стивенсу и Кетервуду не оставалось ничего другого, как устроить лагерь в развалинах. В первую же ночь, превращенную москитами в ад, весь их багаж промок; от непрерывного дождя и влажности обувь, одежда и кожаные вещи покрылись плесенью, железные инструменты — кирки, лопаты и ножи — ржавели. Все еще не теряя чувства юмора, Стивенс писал: «Мы считаем, что ревматизм нам обеспечен».

Топоров, которыми можно было бы прорубить тропы к развалинам, не было; единственно подходящие инструменты — мачете (заточенные с одной стороны и изогнутые на конце ножи для рубки кустарника) были у индейцев — если те появлялись. Хотя Стивенс платил им по 18 центов в день, они были ленивы, приходили поздно и рано уходили: «Иногда приходило двое или трое, и один и тот же индеец редко приходил второй раз, так что за время нашего пребывания у нас побывали все индейцы деревни».

К комарам, «этим убийцам отдыха», во время работы днем присоединялись ядовитые змеи, клещи и другие паразиты. Ночи были так же ужасны. Путешественники не могли зажечь свечей, потому что отблеск света привлекал мириады мучителей; только дым сигар удерживал насекомых на расстоянии.

Когда они через кустарник, мох и лианы пробились к платформам и пирамидам, то нашли растрескавшиеся камни, которые разрушила природа, и стены, разбитые капитаном дель Рио на мелкие осколки. Стивенс также обнаружил места, откуда дельцы украли гипсовые украшения. Потом его восторг вызвали фигуры богов, блиставшие остатками красной, синей, желтой, черной и белой красок. Физиономии демонов, украшенные перьями и шкурами фигуры означали бесконечную удачу для археологов. Потрясенные, стояли они перед стенами, на которых виднелись свирепые лица и россыпь непонятных символов. Гордо взирающие статуи внушали благоговение: «Мы словно застыли в изумлении от выражения веселого спокойствия и их большого сходства с египетскими статуями». Несмотря на воспоминание о Египте, невольно возникшее у Стивенса, он сознавал уникальность культуры народа, который некогда воздвиг Паленке. «То, что мы увидели, было грандиозно, загадочно и весьма достойно внимания».

Стивенс увидел в Паленке грандиозное наследие народа, который вырос здесь и — без внешних влияний и наставников — развил свою культуру до состояния высшего расцвета. «Ничто, — говорил он, — в романе всемирной истории не потрясает больше, чем этот сенсационный, великий и прекрасный город». Все сведения о своих открытиях Стивенс излагал в статьях в стиле остроумной беседы, в них он демонстрировал доказательства своей компетентности и блестящей наблюдательности. Иллюстрации Кетервуда подтверждали словесные описания точными изображениями объектов. Ке-тервуд был «первым иллюстратором, который принял искусство майя с его собственным стилем» [4]; даже сегодня его документальные рисунки остаются незаменимыми, поскольку отработанных до мельчайших штрихов деталей не может достичь никакая фотография. Таким образом, Стивенсу и Кетервуду принадлежит заслуга «открытия эры научной майяистики» [5].

Когда Стивенс и Кетервуд терялись в догадках, делая здесь первые шаги, они даже не подозревали о настоящих «чудесах». Еще не были расшифрованы иероглифы, не были известны удивительные календари.

Отреставрированный церемониальный центр лежит на холмах и искусственных платформах, которые разделены рекой Отулум на западный и восточный районы. Первое удивление возникает из-за этой речки.

Отулум был направлен в проложенный под землей сводчатый канал, по которому вполне могут идти рядом четыре человека; хитроумная система каналов направляла сюда же с крыш храмов потоки дождевой воды; в нескольких метрах западнее Храма надписей вода попадала в акведук и под землей подавалась во «дворец».

Дворец Эль-Паласио представляет собой внушительный комплекс сооружений на насыпанной слоями трапециевидной платформе, настолько запутанный, что туристы иногда теряют ориентацию.

Громадное сооружение разделено на дворы, маленькие и побольше, которые устроены на разных уровнях; сегодня их называют Главным, Западным, Восточным дворами и двором Башни; нижняя часть с южной стороны носит красивое название Субтерраниум (Подземный).

На протяженном западном фасаде доминируют пять квадратных колонн двухметровой толщины, покрытые гипсовыми фигурами. На одном из рельефов изображен индеец в сандалиях, привязанных ленточками к щиколоткам. Под подошвами видны самые настоящие колесики. У кого хватит смелости, может считать это своеобразными роликовыми коньками.

В стенах есть Т-образные слуховые окна, которые якобы представляют собой символ бога Солнца. В Восточном дворе была найдена каменная плита 2,40 х 2,60 м, на которой нанесены 262 уникальных глифа; речь идет о датах, головах богов, мифологических сценах, а также о людях и животных.

Гигантский дворец разделен на три главных уровня, ступенчато расположенных друг над другом. Размеры находящегося на уровне земли нижнего уровня 100 х 80 м [7].

В мозгу крутятся навязчивые, как москиты, вопросы о назначении и цели возвышающегося над Паленке Паласио. «Спрашивай разумно, и тогда ты услышишь разумное», — сказал со смелым оптимизмом греческий трагик Еврипид (около 480–406 г. до н. э.). На разумные вопросы до сих пор следовали неразумные ответы: это были жилища жрецов, женский монастырь или дворец правителя.

Разумный ответ я услышал от Белого Медведя, старого судьи индейцев хопи в резервации штата Аризона. Он рассказал об университете, который был в родном городе его предков в Палаткуапи. С таким объяснением мне легче всего согласиться. Паласио расположен в центре и имеет аудитории разных размеров; здесь имеется «проточная вода» и несколько каменных туалетов со сливом, которые, так сказать, стратегически распределены по всему огромному зданию.