Андрей Ланьков - Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

Не избежали репрессий и партийные работники. В середине 1958 г. высокопоставленный сотрудник организационного отдела ЦК сообщил советскому дипломату, что за один год с 1 июля 1957 г. по 1 июля 1958 г. из ТПК было исключено 3912 человек: большинство из них — за «антипартийную деятельность и поддержку фракционной группы» [304]. К тому же за этот период умерло 6116 членов ТПК, так что общее число исключенных и умерших членов партии (10 028) почти точно равнялось количеству вновь вступивших в ее ряды (10 029). Это значит, что численность партии за этот период не увеличилась (на 1 июля 1958 г. в ТПК насчитывалось 1 181 095 членов и 18 023 кандидатов в члены). Такой застой кажется особо примечательным, если вспомнить, что Ким Ир Сен всегда настаивал на быстром росте «партийных рядов».

В таких условиях члены яньаньской фракции, бежавшие в Китай после августовского противостояния, благоразумно предпочли не возвращаться на родину. У них не было никаких оснований верить, что Ким Ир Сен сдержит свое обещание и не станет их преследовать. Как мы знаем, семьи и Со Хви, и Юн Кон-хым в конечном итоге были арестованы и, вероятно, казнены [305]. Однако пример Со Хви, Юн Кон-хыма и их друзей, спасшихся бегством в Китай, оказался притягательным для других жертв репрессивной кампании. Поскольку Китай явно не собирался выдавать перебежчиков (как нам известно, всем, кому удалось пересечь границу, было со временем предоставлено убежище), и китайская граница была близка и охранялась не слишком строго, число таких беглецов постоянно увеличивалось. В 1956 г. и 1957 г. в Китае укрылось несколько высокопоставленных северокорейских руководителей. В декабре в Китай бежали бывший секретарь парторганизации университета Ким Ир Сена (не Хон Нак-ун, чье решительное сопротивление упоминалось выше, а его предшественник) и бывший заместитель председателя пхеньянского городского комитета ТПК [306]. 17 декабря 1956 г. Пак Чжон-э рассказала временному поверенному в делах В. И. Пелишенко, что к этому времени в Китай бежало около девяти партийных и государственных чиновников разного ранга (четверо принадлежали к группе Юн Кон-хыма) [307]. В январе 1957 г. Нам Ир (тогдашний министр иностранных дел) сообщил Пелишенко, что еще двое предполагаемых членов оппозиции, посещавших Москву с официальным поручением, на обратном пути решили остаться в Китае [308]. В июле 1957 г. говорили о нескольких должностных лицах, арестованных при подготовке побега (однако невозможно точно установить степень достоверности этой информации) [309]. Таким образом, число беглецов достигло, по меньшей мере, полутора десятков, но не исключено, что в действительности их было гораздо больше. При этом заслуживает внимания то обстоятельство, что ни один влиятельный северокорейский политик не бежал в Южную Корею. Именно Китай и Советский Союз воспринимались членами оппозиции как естественное убежище. Можно предположить, что большинство этих людей, будучи всю свою жизнь убежденными коммунистами, рассматривали побег в капиталистическую Южную Корею как однозначное и очевидное предательство коммунистических идеалов, в то время как Китай и СССР расценивались ими как вполне приемлемые варианты для политического убежища.

Самым значимым в этой череде побегов был отказ бывшего посла КНДР в СССР Ли Сан-чжо вернуться на родину. Ветеран революционного движения в Китае и заметный деятель яньаньской фракции, с конца 1940-х гг. Ли Сан-чжо играл значительную роль в северокорейской политике и в 1956 г. стал кандидатом в члены ЦК ТПК. С весны 1956 г. он стал активно критиковать Ким Ир Сена и его политику и, как мы помним, поддерживал тесные связи с группой Чхве Чхан-ика. В качестве посла он часто говорил с советскими официальными лицами о культе личности Ким Ир Сена, а также резко критиковал политические и экономические решения северокорейского руководства. В начале августа Ли Сан-чжо написал открытое письмо Ким Ир Сену, которое он показал советским и китайским дипломатам и должностным лицам в Москве, но тогда так и не отправил [310]. В октябре, после августовского и сентябрьского пленумов, Ли Сан-чжо снова написал подобное письмо и теперь уже отослал его адресату [311]. К концу ноября Ли Сан-чжо был официально смещен со своего поста и получил приказ немедленно вернуться в КНДР, но благоразумно предпочел остаться в Советском Союзе (он неоднократно заявлял, что в случае возвращения он будет уничтожен) [312]. Его примеру последовали несколько корейских студентов, обучавшихся в СССР и также решивших стать «невозвращенцами».

В архиве МИД РФ сохранился перевод текста письма Ли Сан-чжо — по-видимому, сделанный в спешке, с опечатками и стилистическими несуразностями. Начинает свое письмо он с критики Ким Ир Сена и той политики самовосхваления и максимальной концентрации власти, которую проводит Ким Ир Сен. Ли Сан-чжо пишет: «С помощью власти, которая сосредоточена в руках подхалимов и тов. Ким Ир Сена, в стране создана атмосфера страха и голого подчинения, в условиях которой ныне живут коммунисты и весь народ. […] В настоящее время в Пхеньяне даже кадровые работники избегают между собой встречи, так как боятся» (здесь и далее — стиль и орфография оригинала). Ли Сан-чжо обвиняет Ким Ир Сена в том, что тот уничтожает своих противников, порою прибегая и к убийствам. Далее автор письма сообщает, что отказывается возвращаться в КНДР и собирается перейти в Компартию Китая или же в КПСС. В конце письма содержится намек на то, что Ли Сан-чжо намерен заняться публичной политикой, направленной против Ким Ир Сена и его режима (но не против ТПК и северокорейского социализма): «Я лично не хотел бы, чтобы из-за меня возникли недоразумения между нашими странами. Но, если Вы продолжите свои преследования в отношении меня, то я попытаюсь вынести на суждение общественного мнения ваши несправедливые действия, идущие вразрез с истиной. Я представляю, что все это вызовет временное бурление в нашей Партии, но в перспективе мы сумеем ликвидировать диктаторство в Партии, обеспечим внутрипартийную демократию и коллективное руководство и спасем многих честных товарищей от систематической травли» [313].

Северокорейские власти были взбешены поступком Ли Сан-чжо и попытались добиться выдачи беглого посла, но получили категорический отказ. Согласно слухам (в настоящее время подтвержденным) и некоторым доступным документам, особую роль здесь сыграл Ю. В. Андропов, будущий Председатель КГБ и Генеральный секретарь ЦК КПСС, тогда отвечавший за отношения с социалистическими странами и занявший твердую позицию по этому вопросу [314]. В соответствии с документам посольства ЦК КПСС направил Ким Ир Сену письмо, разъяснявшее позицию Москвы по «проблеме Ли Сан-чжо» и отношение советского руководства к другим северокорейским невозвращенцам. Хотя сам текст письма на момент написания данной работы недоступен, но его основные положения становятся понятны из других документов. Москва отказалась возвращать Ли Сан-чжо в Корею и предоставила ему убежище — хотя и не свободу политической деятельности [315]. Важной уступкой северокорейским требованиям был запрет Ли Сан-чжо постоянно жить в Москве и иных городах, где проживало значительное количество корейцев (позже он стал научным работником в Минске, занимаясь там исследованиями по средневековой истории Японии). Такой же линии в Москве придерживались в случае с Ким Сын-хва и другими перебежчиками: советские власти предоставляли им убежище на тех условиях, что они откажутся от контактов с северокорейскими гражданами в СССР и будут воздерживаться от публичных политических заявлений. Обычно, чтобы выполнить эти требования, беглецам не предоставляли прописки в Москве и Ленинграде [316].