Дмитрий Засосов - Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев

…подрабатывала репетиторством… Не имеющий пристанища молодой репетитор в качестве платы за уроки мог иметь возможность жить в комнате со своими учениками, завтракая и обедая вместе с ними. В таком случае на дополнительные расходы приходилось зарабатывать иным способом (Сорокин П. 46).

…землячества… Землячество — объединение уроженцев одной местности, страны, живущих в другой местности, стране.

…ходили в форменных тужурках… Тужурка — двубортная куртка.

…большинство ходили в форме… По Я. Н. Ривошу, университетская тужурка была зеленоватая, а летом студенты носили и серые. Брюки — того же цвета, узкие, без отворотов, часто на штрипках. Ботинки или штиблеты черные. Шинель зеленоватого сукна, с голубыми петлицами; зимой подстегивался черный каракулевый воротник. Часто из всей формы студент носил только фуражку. Парадной формой был сюртук с высоким стоячим голубым воротником, с золотыми пуговицами и голубым кантом. Шпагу полагалось надевать в особо торжественных случаях.

Фуражки студентов институтов имели черный или темно-зеленый бархатный околыш, темно-зеленую тулью и различались цветом канта. Тужурки и брюки были преимущественно черные, у путейцев — зеленоватые. На тужурке носили контрпогоны — бархатный квадрат, обшитый кантом, с позолоченным или посеребренным инициалом царя, имя которого носил институт.

Формы лицеистов и правоведов отличались только цветом кантов и эмблемами. Фуражка лицеистов была черная с красным кантом по тулье и красным околышем, у правоведов вместо красного цвета был зеленый. Шинели черные, зимой «николаевские». Обязательно носили белые замшевые перчатки и шпагу. Парадный мундир — с очень высоким воротником и красными или зелеными обшлагами. По воротнику шло шитье. Парадным головным убором была черная фетровая двууголка. При парадной форме носили вместо ботинок лаковые штиблеты на резинке (Ривош Я. 194, 195).

…дешевле 20 рублей было не найти. Бывало, студенты снимали целую квартиру, по нескольку человек в комнате: «Мы снимали комнату в старой квартирке. Три другие комнаты занимали трое юношей-студентов, две курсистки с Бестужевских курсов и хористка Народного дома. Типичной едой у нас были чай с булкой и куском колбасы или сыра. Пища обходилась нам не более чем в 10–12 рублей в месяц. На все про все вполне хватало 25–30 рублей» (Сорокин П. 56).

…выступления лидеров разных партий… До Манифеста 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка», которым Россия из абсолютной монархии превращалась в полуконституционную, в стране не было иных политических партий, кроме социал-демократов («эсдеков») и социалистов-революционеров («эсеров»), находившихся в подполье. После обнародования Манифеста тотчас возникли две влиятельные либеральные партии — конституционно-демократическая («кадеты») и Союз 17 октября («октябристы»). Позднее оформились конституционно-монархическая Прогрессивная партия, монархический Всероссийский национальный союз и другие партии.

…на заседания Государственной думы… Государственная дума — законосовещательное, представительное учреждение Российской империи, созданное Манифестом 17 октября 1905 г. В 1910 г. для заседаний Думы был предоставлен специально реконструированный Таврический дворец.

…участвовали в политических сходках. «Дни студенческих бунтов у Казанского собора всегда заранее бывали известны. В каждом семействе был свой студент-осведомитель. Выходило так, что смотреть на эти бунты, правда на почтительном расстоянии, сходилась масса публики: дети с няньками, маменьки и тетеньки, не смогшие удержать дома своих бунтарей, старые чиновники и всякие праздношатающиеся. В день назначенного бунта тротуары Невского колыхались густою толпою зрителей от Садовой до Аничкова моста. Вся эта орава боялась подходить к Казанскому собору. Полицию прятали во дворах, например во дворе Екатерининского костела. На Казанской площади было относительно пусто, прохаживались маленькие кучки студентов и настоящих рабочих, причем на последних показывали пальцами. Вдруг со стороны Казанской площади раздавался протяжный, все возрастающий вой, что-то вроде несмолкавшего „у“ или „ы“, переходящий в грозное завывание, все ближе и ближе. „Казаки, казаки“, — проносилось молнией, быстрее, чем летели сами казаки. Собственно „бунт“ брали в оцепление и уводили в Михайловский манеж, и Невский пустел, будто его метлой вымели» (Мандельштам О. 11).

События 1913 г. в сфере высшего образования вызывали у В. И. Вернадского впечатление «жути, удивления и гордого спокойствия». Началось с того, что слушатели Военно-медицинской академии отказались посещать лекции из-за введения новых правил об отдании чести. Военный министр В. А. Сухомлинов приказал академию закрыть, всех студентов уволить; академию превратить в чисто военную школу. В знак протеста один из слушателей покончил с собой. Всколыхнулась вся либеральная общественность столицы, включая университет. В ответ министр просвещения Л. А. Кассо обрушил кары, вплоть до изгнания с кафедр, на тех преподавателей, которые смели «свое суждение иметь». На должности в университете назначались лица не по научным заслугам, а но политической благонадежности и угодливости начальству. Главным объектом репрессий стал юридический факультет, так как юристам незаконность действий властей, как и способы противодействия ей, были яснее, чем кому-либо другому. Не утвердили в профессорской должности М. И. Туган-Барановского; ушедшего акад. М. А. Дьяконова заменили угодным министру приват-доцентом; проф. Д. Д. Гримму предложили перейти в Харьковский университет. Солидарность профессуры и студенчества умело разрушалась путем создания среди привилегированной касты студентов-«академистов» и уменьшения нравственного авторитета профессоров подбором их по политическим соображениям (Вернадский В. 308–323).

Другой причиной волнений в университете было дело Бейлиса, обвиненного антисемитами в «ритуальном убийстве» мальчика. 28 октября Бейлис был оправдан. После сходки студентов, приветствовавших оправдание, 183 ее участника были арестованы. Опрометчивые действия властей не способствовали популярности режима. «Студенческие беспорядки сделались как бы органической принадлежностью нашего учебного строя», — констатировал И. В. Гессе в очерке политической жизни России в 1913 г. (там же. 21).

Активными были общественницы Н. В. Стасова, С. В. Ковалевская; из профессоров — братья А. Н. и Н. Н. Бекетовы, А. Л. Боровиковский, А. Я. Герд, И. М. Сеченов и др.