Дмитрий Засосов - Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев

Мясники, как и другие продавцы продуктов, были одеты одинаково, как будто по форме: картуз с лакированным козырьком, полупальто, белый передник и клеенчатые манжеты.

Кроме всякого мяса здесь торговали битой птицей [280] — домашней и боровой. Перед Рождеством рынок был завален гусями, индейками, глухарями, рябчиками, тетеревами, куропатками. В мясных рядах висели вниз головами тушки мороженых зайцев, окорока в большом количестве.

В рыбном павильоне зимой продавалась главным образом мороженая рыба, свежей было мало, ею торговали летом. Плоты для причала рыбацких лодок стояли на Фонтанке, откуда тотчас рыба доставлялась на Сенную. Рыба была не только местная, но и привозная — соленая, копченая; продавалась и разная рыбная снедь: икра, балыки [281] и т. д. Необычайно много рыбы продавалось к Великому посту, особенно дешевой, «негосподской», — ряпушка, салака, корюшка, соленая треска (в другое время трески достать было нельзя, а свежая треска совсем не продавалась).

Цены были разные, в зависимости от времени дня: к вечеру дешевле из боязни, что товар залежится, испортится. Впрочем, вблизи Сенной располагались большие склады оптовиков и ледники по Забалканскому проспекту, ближе к Фонтанке.

Торговля шла, конечно, с запросом, торговались подолгу, с кого (по виду) можно взять подороже, случая не упускали. Цену диктовал рынок в зависимости от спроса, привоза, сезона, времени — перед праздниками или после.

На площади у Обуховского моста был тоже небольшой открытый рынок, как бы филиал Сенного. Товар здесь был хуже, покупатель победнее, и обращение с ним попроще: в разговоре к каждому слову уж не прибавлялось услужливо «с», нередко обращались и на «ты». Слышались такие выражения: «Невелик барин, чего роешься?»

Сенной рынок был главным продуктовым рынком Петербурга [282] .

На Садовую улицу выходило еще два рынка — Апраксин со Щукиным двором и Никольский, а на Невский, Садовую, Банковскую и Перинную линии выходил знаменитый Гостиный двор.

Апраксин рынок представлял, как и теперь, целый ряд магазинов, торговавших материей, готовым платьем, галантереей, мехами и пр., качество и цена этих товаров были ниже, чем в Гостином, но выше, чем в Александровском рынке. Апраксин рынок тоже выходил на четыре улицы — Садовую, Мучной переулок [283] , Фонтанку и Чернышев переулок. Внутри Апраксина рынка находилось много каменных корпусов, в которых помещались склады и мастерские. В четырехэтажном корпусе была фабрика разной галантереи и целлулоидных изделий. На нашей памяти там произошел страшный пожар с человеческими жертвами. Загорелись запасы целлулоида, время было рабочее, огонь мгновенно охватил легковоспламеняющиеся изделия и запасы сырья, рабочих охватила паника, люди выбрасывались из окон третьего и четвертого этажей [284] .

Внутри Апраксина рынка, ближе к Фонтанке, находился Щукин двор — большая площадь с прилегающими лавками и пассажем. Здесь оптом и в розницу торговали фруктами и ягодами. Разгар торговли был во второй половине лета и осенью. Тогда весь Щукин двор [285] был завален ящиками со свежими и вялеными фруктами, мешками с орехами разных сортов. Торговля производилась не только на вес, но и мерками. Принцип «не обманешь — не продашь» господствовал и здесь. Если покупатель брал ящик яблок, то первые ряды были отборные, а дальше много похуже. То же и с ягодами. Рынок шумел, кишел народом. В воздухе висела брань и окрики ломовых извозчиков. Товары выгружались и погружались тут же на площади, поэтому ломовых и легковых извозчиков было множество. Страшная теснота, штабеля ящиков, кулей, мешков. Ни пройти, ни проехать. Картина красочная!

Работало много специальных грузчиков. Здесь они назывались рязанцами, по-видимому, большая часть их приезжала из Рязанской губернии. Они почему-то носили груз не на спине, а на голове; для этого они клали на фуражку мягкое кожаное кольцо. Когда они не работали, кольцо висело у них сбоку на поясе. Часто можно было видеть, как такой рязанец с налившимся кровью лицом и натуженной шеей несет на голове большой ящик с фруктами.

Всюду шныряли стайки мальчишек. Пользуясь теснотой и суматохой, они воровали фрукты из раскрытых ящиков, пользовались всяким случаем, чтобы поживиться: вот тут рассыпали груши, а там «восточный» человек, сидя около наваленной на подстилке кучи сушеных винных ягод, заговорился с соседом, таким же продавцом, — ловкие мальчишки тут как тут.

Кроме этих рынков на Садовой был Никольский рынок, расположенный недалеко от церкви Николы Морского, отсюда и получивший свое название. Это были старинные торговые ряды, вытянутые фасадом вдоль Садовой улицы, короткой стороной — вдоль Никольской. В наше время это был малопосещаемый, какой-то скучный рынок. По Садовой размещались продовольственные магазины, а по Никольской — разные склады. В подвальных помещениях торговали скобяными и щепяными товарами. Рынок имел и внутренний двор, там торговали оптовики, здесь были их склады. Помещались тут же и некоторые мастерские. Напротив рядов, вдоль ограды Екатерининского канала (тогда бульвара не было), пролегала вытоптанная, пыльная площадка — на ней с весны до поздней осени с утра до вечера толкались разные сезонные рабочие: маляры, плотники, штукатуры, кровельщики и пр. Здесь была их неорганизованная биржа, сюда приходили десятники и нанимали рабочих [286] .

На обширной площади за Крестовоздвиженской церковью [287] , что на Лиговке у Обводного канала, близ Каменного моста, торговали лошадьми и другими домашними животными, а также сеном, для чего там стояли возовые весы. Этот рынок имел свои характерные особенности и давал много интересных картин для наблюдения. Продажа лошадей была самой интересной.

Съезжалось много разных барышников [288] , вездесущих цыган, всякого жулья, в том числе «поднатчиков», необыкновенных «знатоков лошадей» и прочих личностей, заботой которых было надуть и ободрать покупателя. «Поднатчики» со стороны продавца всячески расхваливали лошадь, указывая на несуществующие замечательные ее качества. Те же «поднатчики» при покупке лошади барышником, наоборот, всячески охаивали коня, старались незаметно ударить его по ноге, чтобы конь захромал, обливали шерсть вареным маслом, чтобы потом говорить: «У лошади парша» [289] — и что-нибудь в этом роде.

Когда же продавалась хорошая лошадь и никакого обмана не требовалось, а хозяин знал цену своей лошади, «поднатчикам» делать было нечего — все окружающие вели себя иначе, были серьезны, не ругались и явно любовались животным. Действительно, нет ничего красивее хорошей, ничем не испорченной лошади! [290]