Руслан Скрынников - Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века

Иван Грозный пролил немало крови своих подданных. Он навлек на свою голову проклятие знати. Но ни казни, ни поражение в Ливонской войне не могли уничтожить популярность, приобретенную им в годы «казанского взятия». В фольклоре Иван IV остался грозным, но справедливым царем. В глазах народа Иван IV был не только представителем старой законной династии Ивана Калиты, но и последним царем, при котором масса народа — феодально зависимые крестьяне не утратили традиционной «воли» — права выхода в Юрьев день. Популярности Грозного способствовало и то, что он публично казнил «изменных» бояр, всенародно объявлял их вины и обращался к толпе за одобрением. [13] Скрынников Р. Г. Опричный террор. Л., 1969, с. 92–93. Иван IV примерно наказывал приказных правителей и судей, обличенных во взятках и мошенничестве.

Бедствия, обрушившиеся на страну при Годунове в начале XVII в., придали особую устойчивость воспоминаниям о благоденствии России при «хорошем» царе Иване Васильевиче. Чем мрачнее становилось время, чем меньше оставалось места для надежд, тем пышнее расцветали всевозможные утопии.

Борис Годунов пытался играть роль царя-«избавителя», предприняв попытку оказать широкую помощь голодающему народу и временно возобновив Юрьев день. Но его попытка завершилась полной неудачей, что и подготовило почву для торжества самозванца.

Выбор имени «доброго» царя был до известной степени случайным. Царевич Дмитрий унаследовал от отца его жестокость. Его дикие забавы приводили в смущение современников. Он приказывал товарищам игр лепить снежные фигуры и называл их именами первых бояр в государстве, а затем рубил им головы или четвертовал. [14] Буссов К. Московская хроника, с. 80. Дворянские писатели осуждали подобные «детские глумления». Однако в народе жестокость по отношению к лихим боярам воспринималась совсем иначе. Дмитрий обещал стать таким же хорошим царем, как и его отец.

Когда отношения между царским двором в Москве и удельным двором в Угличе окончательно испортились, Борис Годунов запретил упоминать имя Дмитрия в молитвах о здравии членов царской семьи на том основании, что царевич был рожден в шестом браке, а значит, был, по тогдашним представлениям, незаконнорожденным. [15] Скрынников Р. Г. Россия накануне Смутного времени. М., 1981, с. 75.

В силу глубоко укоренившихся суеверий люди XVI в. считали, что больные эпилепсией («черным недугом») одержимы нечистой силой. Царевич Дмитрий страдал жестокой эпилепсией. Но даже это обстоятельство не помешало развитию легенды о добром царевиче.

Смерть Дмитрия вызвала многочисленные толки в народе. Но в Москве правил законный царь, и династический вопрос никого не занимал. О царевиче забыли очень скоро. Положение переменилось, едва умер царь Федор. В провинции прошел слух, что младший сын Грозного жив и вот-вот воцарится на Москве. Позже кто-то пустил молву, что появившийся «Дмитрий» — это самозванец, которого Борис на всякий случай держит при себе. По случаю тяжелой болезни Годунова в 1600 г. династический вопрос вновь приобрел остроту. На этот раз слухи о появлении царевича Дмитрия захлестнули всю страну. [16] Скрынников Р. Г. Борис Годунов. М., 1983, с. 155–160.

Народные толки и ожидания создали почву для появления самозванца. В свою очередь, деятельность Лжедмитрия, объявившегося в Литве, оказала огромное воздействие на формирование народных утопических воззрений. Московское правительство, встревоженное вестями о появлении за рубежом самозванного царевича, после тщательного расследования объявило, что под личиной «Дмитрия» скрывается беглый чудовский монах Григорий Отрепьев. Чернец Григорий происходил из мелких дворян Галичского уезда и в миру носил имя Юрия Богдановича Отрепьева. Рано лишившись отца, Юрий Отрепьев поступил на дворовую службу к Михаилу Никитичу Романову, а от него перешел во двор к боярину князю Борису Камбулатовичу Черкасскому. Опала на Романовых и Черкасских едва не погубила Отрепьева. Спасая жизнь, боярский слуга постригся в монахи. Некоторое время он жил в Суздале и Галиче, а затем перебрался в кремлевский Чудов монастырь, где провел год и получил чин черного дьякона. В начале 1602 г. в дни голода в Москве Григорий Отрепьев вместе с товарищами Варлаамом и Мисаилом уехали в Новгород-Северский, а оттуда перебрались в Литву. [17] Там же.

Ничто не мешало московским властям собрать сведения о подлинном чудовском монахе Григории Отрепьеве. Но следствие потерпело неудачу в одном решающем пункте. Правительство не могло доказать тождества личности Отрепьева и появившегося в Литве Лжедмитрия.

Прошло два года, и в Москве произошел переворот, покончивший с жизнью и властью Лжедмитрия. Новому царю Василию Шуйскому нужны были материалы, неопровержимо доказывавшие самозванство свергнутого «Дмитрия». В этот момент в Москве появился чернец Варлаам, подавший царю Василию «Извет» с обличением зловредного еретика Гришки. Продолжительное время историки считали сочинение Варлаама литературной мистификацией, предпринятой в угоду власть предержащим. Но под влиянием новых находок эти сомнения в значительной мере рассеялись. Прежде всего в старинных описях архива Посольского приказа обнаружилось прямое указание на подлинное следствие по делу Варлаама: «Роспрос 113 году старца Варлаама Ятцкого про Гришку ростригу, как он пошел с ним с Москвы и как был в Литве». [18] Голубцов И. А. «Измена» смолян при Борисе Годунове и «Извет» Варлаама. — Учен. зап. Института истории РАНИОН, т. 5. М., 1929, с. 246; Черепнин Л. В. «Смута» и историография XVII века. — Исторические записки, т. 14. М., 1945, с. 95. Очевидно, Варлаам, Яцкий именно в ходе «роспроса» или следствия и подал властям знаменитую челобитную, которая получила не вполне точное наименование «Извета».

Со временем текст челобитной был включен в состав летописи, автор которой подверг его литературной обработке и снабдил обширными цитатами из грамот Лжедмитрия. Именно эти дополнения и побуждали исследователей считать «Извет» скорее любопытной сказкой, чем показанием достоверного свидетеля. [19] Именно так оценивал «Извет» С. Ф. Платонов ( Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести Смутного времени. СПб. 1888, с. 11). Отношение к «Извету» решительно переменилось после того, как Е. Н. Кушева и И. А. Голубцов доказали, что «Извет» — это подлинная челобитная Варлаама и обнаружили текст челобитной в списке ранней редакции. [20] Кушева Е. Н. Из истории публицистики Смутного времени. Учен. зап. Саратовск. гос. ун-та, т. V, в. 2, 1926, с. 58, Голубцов И. А. «Измена» смольнян при Борисе Годунове и «Извет» Варлаама. — Учен. зап. Института истории РАНИОН, т. 5. М., 1929, с. 245–247