Николай Белов - 100 пророчеств Калиостро

Пока тянулось следствие, Калиостро сидел в Бастилии, графиня де ла Мотт — в тюрьме Сальпетриер (де Роган также был взят под стражу), на всю Европу разгорался скандал. Мария-Антуанетта сама предала гласности дело, которое могла бы и замять, рассудив, что в противном случае поползут компрометирующие ее слухи. И всякая подробность, всплывавшая по ходу следствия, попадала в парижские газеты и становилась предметом жаркого обсуждения. Нельзя сказать, чтобы парижан так уж волновали интимные стороны жизни Версальского дворца. Но именно растущая враждебность, какую в канун революции буржуазия и народ Франции и, в первую очередь, Парижа, испытывали в отношении монархии, придала особый резонанс делу об ожерелье. Парижане не поверили, что всю ответственность за преступление несут Жанна де ла Мотт или Калиостро (или оба вместе), а королева и кардинал ни в чем не повинны — слишком много оставалось в этом деле темных, непроясненных мест. Что касается популярного Калиостро, то ему даже удалось привлечь на свою сторону значительную часть общественного мнения: обвинения в его адрес оставались неподкрепленны- ми, и чем дальше двигалось дело, тем больше выглядел он жертвой королевского произвола, а потому невольно вызывал к себе сочувствие демократических кругов. Заметим, что и на скамье подсудимых он нисколько не изменил своей роли.

Обвинение не сумело разрушить построений защиты Калиостро. На заключительном заседании парижского парламента, рассматривавшего дело в качестве высшей судебной инстанции, 31 мая 1786 года Калиостро был оправдан. Разумеется, был оправдан и кардинал де Роган. Жанна де ла Мотт была признана виновной и приговорена к пожизненному тюремному заключению. К пожизненным галерам заочно приговорили и ее супруга.

На следующий день во внутреннем дворе тюрьмы Сальпетриер графиня де ла Мотт, как воровка, была подвергнута унизительной процедуре бичевания и клеймения каленым железом. На исходе того же дня Калиостро вышел из Бастилии. Несмотря на поздний час и на то, что накрапывал дождь, за подъемным мостом его ждала многотысячная толпа. Здесь были поклонники, братья масоны и просто парижане, видевшие в нем невинного человека, сумевшего вырваться из цепких лап королевской полиции. Великого Кофта подхватили на руки и так несли до самого его дома.

Дело об ожерелье, однако, на этом не закончилось. Граф де ла Мотт, скрывавшийся где-то в Англии от разыскивавших его там французских полицейских агентов, внезапно дал о себе знать. В пространном письме, опубликованном лондонской газетой «Монинг кроникл», он заявил, что, если не будет восстановлена справедливость, ему придется предать гласности некие письма, обладателем которых он, по счастью, является и которые откроют всю правду. О том, что это не была пустая угроза, свидетельствует последовавшая реакция Версаля. Известно, что в конце 1786 года оттуда прибыли в Лондон две высокопоставленные придворные дамы, имевшие задание выкупить упомянутые письма. Среди аккредитованных в Версале иностранных дипломатов ходил слух, что письма эти были написаны королевой и что их удалось вернуть за четыре тысячи луидоров.

А спустя несколько месяцев Жанна де ла Мотт совершила побег из тюрьмы Сальпетриер, где она находилась под усиленной охраной. Обстоятельства его таковы, что не приходится сомневаться: организован он был каким-то очень могущественным заступником. Под чужим именем клейменая графиня благополучно прибыла в Англию, где французским полицейским так и не удалось разыскать ее мужа. А еще несколько позднее в Лондоне увидела свет «Оправдательная записка», где графиня хотя и не вполне поступилась, по ее словам, «скромностью», все же была гораздо откровеннее, нежели на следствии. Она утверждала, например, что в ночной мгле Версальского парка Рогану являлась Мария-Антуанетта собственной персоной и что это их тайное свидание было далеко не единственным. В Версале позаботились о том, чтобы скупить и уничтожить почти весь тираж этой брошюрки, но в 1792 году по распоряжению революционного конвента она была переиздана как документ, изобличающий старый режим.

Мысль о том, что по какому бы то ни было делу можно допросить королеву Франции, в 1786 году показалась бы фантастической. Но семь лет спустя допрос состоялся: ненавистная взбудораженным французам «австриячка» — тогда уже экс-королева — предстала перед революционным трибуналом. К тому времени Жанна де ла Мотт покончила жизнь самоубийством в Лондоне, кардинал де Роган умер в заключении, а Калиостро сидел в тюрьме в Риме.

Однако вернемся к событиям накануне революции. Никогда прежде никаких сколько-нибудь мятежных идей Калиостро не вынашивал и не распространял; хотя в рамках масонства существовало либеральное направление, Великий Кофта ничего общего с ним не имел, — напротив, он всегда подчеркивал свое равнодушие к вопросам политики, как и свое почитание существующих порядков. Но при всем том Калиостро зорко присматривался, куда дуют ветры, а они к тому времени нагоняли бурю. В предчувствии революции расплывчато-либеральные настроения в значительной мере охватили даже привилегированные сословия. И вот вчерашний узник Бастилии перестраивается на ходу, принимая позу тираноборца, пророка, дерзающего объявить во всеуслышание о близком конце царства.

Впрочем, пророчества сии раздавались уже по другую сторону Ла-Манша. Дело в том, что Людовик XVI, всегда недолюбливавший Калиостро и раздосадованный его оправданием, на другой же день после его освобождения повелел ему в двадцать четыре часа покинуть Париж и в двухнедельный срок — пределы королевства.

Эскортируемый на всякий случай группой вооруженных приверженцев-масонов, Великий Кофта отбыл в Кале, а оттуда — в Англию. Оттуда он прислал в Париж высокопарное «Письмо к французскому народу», в котором соблаговолил поддержать едва ли не ставшие уже общим местом требования ограничения королевской власти, установления конституционного правления, реформы суда, церкви и т. п.

Особое раздражение у французской полиции вызвало то, что маг обвинил в воровстве полицейские чины, производившие у него обыск на улице Сен-Клод. В скором времени французские власти, видевшие теперь в Калиостро своего врага, нанесли ему удар в спину.

Это было сделано руками некоего де Моранда — журналиста, издававшего в Лондоне газету на французском языке «Курье де л'Эроп». В конце 1786 года там появилась серия сенсационных статей, в которых доказывалось, что знаменитый на всю Европу граф Алессандро Калиостро — никакой не граф и даже не Калиостро. Его настоящее имя — Джузеппе Бальзамо, он сицилиец, родился в 1734 году в Палермо, в семье не то кучера, не то лавочника. В молодые годы был странствующим художником, оставив в разных концах Европы следы всякого рода неблаговидных похождений. Кое-какими сведениями на сей счет де Моранда снабдила все та же французская полиция.