Татьяна Соболева - История шифровального дела в России

Из рапорта почт–директора Аша из Санкт–Петербурга от 29 февраля 1744 г.:

«…Покорнейше доношу, что я не премину списываемые унтер–библиотекарием Таубертом копии с оригинальными письмами прилежно сличать и находящиеся иногда погрешности в письме или цифири переправлять… Не меньше ж я и пробу хотя делал, возможно ли заклеенные письма вскрыть, не повредя приметным образом куверта. Чего ради я подобно тот куверт сам заклеивал и оно, паки высушедши наперед, паки вскрыть старался, но как без мочения до того достигнуть нельзя, то бумага не токмо зело замаралась, но и со всякою уподобовымышленною субтильностью (предосторожностью. — Т. С.) однако ж таким образом вскрыть возможно не было, чтоб оной куверт по некоторым местам не изодрался. И тако по сей мне неудачной пробе заключать можно, что таковые заклеенные куверты без подания о том явных знаков вскрывать нельзя…» [76] Там же. Л. 116 об. .

X. Гольдбах прекрасно понимал значение своей работы и стремился разъяснить вице–канцлеру ее сложность. Так, в январе 1744 г. он писал Бестужеву–Рюмину:

«Милостивый государь мой!

Принося Вашему сиятельству первые плоды третьяго цифирного ключа, надеюсь, что вместо нарекания мне какого–либо в том медления, паче моей поспешности удивляться причину иметь будут, ежели когда–нибудь соизволено будет сличать самой ключ с разобранными письмами и когда усмотрится, что потребно было каждое число или каждую цифру весьма прилежно свидетельствовать, нежели возможно было познать содержание хотя б одного письма. Но понеже сия работа уже сделана, то я в состоянии нахожусь, в день по одной пиесе разобрав, отдавать, ежели я, однако ж, другими делами от того отторгнут не буду.

Что же касается до четвертого и пятого ключей, от которого я еще несколько штук [писем] в руках имею, то оныя ключи несравненно труднее первых нахожу…» [77] Там же. Л. 178–178 об. .

Сохранились раскрытые Гольдбахом и написанные его собственной рукой ключи к шифрам Нейгауза, Далиона, Вахмейстера, Кастеляна, Шетарди…

Надо ли было объяснять значение этой работы Бестужеву–Рюмину? Думаем, что нет. Он понимал ее важность и многочисленные вытекающие из этого последствия лучше, чем кто–либо. Почему же Гольдбах говорит в своем письме о том, что его работу вице–канцлер может считать слишком медленной? Для этого у него были основания. Бестужев–Рюмин конечно же торопил математика. И дело было прежде всего в том, что он сам лично был заинтересован в скорейшем получении дешифрованных текстов писем французских министров и, в частности, маркиза де ла Шетарди.

К середине XVIII в. дипломатические отношения России с Францией уже насчитывали около полутора столетий. Началом этих отношений можно считать приезд в Россию чрезвычайного посла короля Людовика XIII. Постоянное французское посольство было учреждено в России с 1702 г. В 30–е годы XVIII столетия версальский кабинет назначил своим представителем в России маркиза де ла Шетарди, бывшего до того времени французским послом в Берлине. Деятельность этого дипломата оставила заметный и далеко не самый светлый след в истории русско–французских отношений. Исчезнув на некоторое время из России после восшествия на престол Елизаветы Петровны, в 1743 г. Шетарди вновь появился в Петербурге в качестве полномочного посла. Главной целью его деятельности было воспрепятствовать России сблизиться с Англией и Австрией, что означало бы ослабление отношений России с Францией. Для достижения этой цели Шетарди старался использовать любые возможные средства, включая и далеко не благовидные.

Являясь проводником политики, ориентированной на создание сильной независимой России, что связывалось в то время, в частности, с отходом от Франции и Пруссии и с усилением союза с Англией, вице–канцлер Бестужев–Рюмин был крайне неугоден французскому двору. Шетарди писал об этом в своих письмах весьма откровенно. Вот дешифрованный текст одного из них от мая 1744 г:

«Царица по индифирентности ее о делах привыкшая по мнениям вице–канцлеровым поступать, ему одному милость свою присвоила. То истинно есть, чтоб он тогда по оказании уже к нам довольно явственно своего недоброжелательства, всевозможные затруднения изыскал, дабы всякое согласие между Францией и Россиею отдалить» [78] Там же. Л. 11 об., 12 об. — 13, 16, 19 об. — 20. .

Против Бестужева–Рюмина французскими министрами проводилась большая клеветническая кампания, сопровождавшаяся тайными заговорами. Французы стремились как могли навредить вице–канцлеру, они сумели удалить от двора его брата и единомышленника Михаила, во многом способствовали отправке в ссылку жены вице–канцлера, обвиненной в государственной измене.

Шетарди писал в шифрованном письме от 4 февраля 1744 г.: «Отдаление его брата его истинной помощи лишает. Мы и не одни, которые его, вице–канцлера, низвержения ищем: король прусский по меньшей мере тако же, как и мы оное видеть желает» [79] Там же. Л. 116 об. .

Из письма Шетарди от 24 декабря 1743 г. королевскому казначею Монтартелю:

«…Еще не могу Вам о другом обстоятельстве, касающемся графа Бестужева — прежде бывшего обер–маршала и брата вице–канцлера, — таким образом сообщить, что неизвестность о его определении ныне уже миновалась, ибо Ея Величество Всероссийская, торжествуя в прошлое воскресенье день своего рождения, оного Бестужева своим полномочным министром в Берлин на место графа Чернышева назначить изволила» [80] Там же. Л. 118 об. .

Днем раньше, 23 декабря 1743 г., вице–канцлер А. П. Бестужев–Рюмин пишет императрице Елизавете Петровне «просительное письмо», в котором просит защитить его от «мерзких нареканий и клеветы со стороны французских министров Далиона и маркиза Ланмари, их секретаря Мондамера, а также от тайного советника Лестока, генерал–прокурора князя Трубецкого и от голштинского обер–маршала Бриммера». При этом Бестужев–Рюмин прилагает выдержки из шифрованных писем указанных министров, а также из письма польского короля его резиденту Пецольду и английского министра Вейча тайному советнику Бреверну. Нам бы также хотелось привести их здесь.

Из письма французского посла в Стокгольме Ланмари Далиону в Санкт–Петербург 7 июля 1743 г.:

«Пока Бестужевы здешним двором править будут, мы никогда ничего доброго при них не достигнем, то Ваше Превосходительство можете надежны быть, что я ничего во свете не пожалею для ссажения оных с высоты их великости».

30 июля 1743 г. Далион отвечал Ланмари:

«Мы здесь в весьма сильных движениях находимся, и я уже приближаюсь к тому моменту с долгою отдышкою увеселением насыщаться Бестужевых погубить или свергнуть… Сии два брата уже столько на своем счете имеют, что уже можно всякое совестное сомнение на сторону отложить, одним словом сказать, господа Бриммер и Лесток меня твердо обнадежили, что сие дело не совершенным оставлено не будет… И Вы, мой господин, можете уверены быть, что я прилежно тому следовать буду».