Хазанов Дмитрий - 1941. Война в воздухе. Горькие уроки

Сопоставляя данные о потерях сторон в конце июля – начале августа 1941 г., можно прийти к выводу, что на каждый сбитый немецкий самолет терялся один советский. Видимо, поняв это, командование корпуса стало награждать каждого летчика, одержавшего победу. Ведь их противники – пилоты люфтваффе имели не только значительно больший боевой опыт, но и совершили множество успешных ночных ударов, в том числе по городам Великобритании. У них накопились и были отработаны тактические приемы, обеспечивавшие скрытность и безопасность в долгих полетах. Достаточно сказать, что в эскадре KG4 фельдфебели Г. Морих (G. Morich) и А. Рейнгардт (A. Reinhard) выполнили соответственно 77 и 79 успешных бомбардировок английских городов, а лейтенант З. Ротке (S. Rothke) – 101, из них 21 раз он бомбил Лондон.

Понимая, как нелегко бороться с многоопытным врагом, советское командование значительно изменило отношение к воздушным таранам. В первых боях ни командир корпуса, ни его заместители не поощряли такой прием: ведь для того и стоят на истребителях пушки и пулеметы, чтобы их огнем уничтожать неприятеля. Если летчик не мог попасть в цель, значит, он недостаточно метко стрелял. На деле все оказалось гораздо сложнее.

Три августовских тарана В.В. Талалихина, В.А. Киселева и А.Н. Катрича стали известны всей стране и пропагандировались политорганами. Между тем вслед за С.С. Гошко таким же образом 25 июля уничтожил врага его однополчанин – лейтенант Б.А. Васильев, но об этом широко не сообщалось. Также малоизвестным осталось имя старшего лейтенанта П.В. Еремеева из 28-го иап. В ночь на 29 июля он таранил самолет, который тогда принял за Ju88. (В действительности это был He111 из III/KG26, код 1H+GS.) Еремеев по праву считался одним из лучших пилотов в своем полку, первым стартовав ночью на МиГ-3. Во время отражения налета в ночь на 22 июля он в воздушном бою был ранен, но, несмотря на это, выполнил второй ночной вылет. Свой подвиг П.В. Еремеев совершил на девять ночей раньше, чем В.В. Талалихин, но о таране в течение длительного времени знали только однополчане. Это тем более обидно, что таран Еремеева оказался единственным, отмеченным в немецких документах, которые относятся к периоду летних налетов на Москву. (Обычно самолеты у них числились просто пропавшими.) В данном случае летчик сбитого «хейнкеля» унтер-офицер А. Церабек (A. Zerabeck) сумел перейти линию фронта. Его рассказ о манере русских вести бой удручающе подействовал на сослуживцев.

Если говорить о морально-психологическом эффекте, то большое воздействие на немецких летчиков производил огонь зенитной артиллерии. Часто при ночном налете одиночные экипажи как бы наталкивались на «заградительные полосы», создаваемые зенитным огнем. Пытаясь обойти такую полосу, вражеские бомбардировщики уходили в сторону, но там попадали под разрывы заградительного огня, создаваемого соседним сектором. Экипажи немецких машин отмечали, что «русские снарядов не жалели». Особенно запомнились им обстрелы над Москвой во время третьего массированного налета. Ожидалось, что в густой облачности «хейнкели» и «юнкерсы» будут чувствовать себя в безопасности, но именно мощный заградительный огонь помешал им, по крайней мере, большинству, прорваться к городу.

«Шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град, – констатировал британский журналист А. Верт, представлявший в Москве газету «Санди Таймс». – Десятки прожекторов освещали небо. В Лондоне мне не приходилось ни видеть, ни слышать ничего подобного» Сыграла свою роль и зенитная артиллерия малого калибра: она вела успешную борьбу с осветительными авиабомбами при их снижении на парашютах.

Однако утверждение в отчете штаба зенитной артиллерии о том, что до конца 1941 г. над Москвой из 536 обстрелянных самолетов было сбито 82, является значительным преувеличением. Если верить отчету, то на один уничтоженный неприятельский самолет уходило всего 310-312 снарядов. Для сравнения укажем, что лучшая в Англии 6-я зенитная дивизия, хорошо оснащенная радиолокационными станциями орудийной наводки (СОН) и имевшая опытных артиллеристов, для поражения одного самолета расходовала 289 снарядов по видимой цели и 2444 – по невидимой. В ПВО Москвы первые СОН появились только в октябре 1941 г., а 96,6% всех снарядов было выпущено по невидимым целям.

Большую работу выполнили московские прожектористы. Им удалось осветить (по разным оценкам) 29-33% самолетов, участвовавших в налетах. Здесь поначалу также было немало недостатков, но к середине августа прожекторы-искатели стали достаточно надежно захватывать лучом бомбардировщики на высоте до 7000 м. «Ослепленным экипажам чрезвычайно трудно отыскивать цели» – докладывали летчики эскадры KG4.

Не только немецкий летчик Хавигхорст, но и другие пилоты недобрым словом вспоминали «русские летающие колбасы». Двойные аэростаты типа КТВ-КТН или КВ-КН заставили их поднять высоту полетов до 5000 м. И хотя аэростаты нельзя было использовать при сильном ветре, а испытания показали, что разрушительная сила тросов недостаточна против самолетов металлической конструкции, они сыграли свою положительную роль. После столкновения с аэростатным заграждением получил повреждения и упал в Москву-реку в ночь на 11 августа 1941 г. He111 (6N+MN) из отряда 1/KGr100. (К сожалению, летом 1941 г. от ударов о тросы пострадало немало своих истребителей.)

Какой же урон нанесли Москве удары люфтваффе? Уже в первом вылете 22 июля в бомбоотсеки «хейнкелей», «дорнье» и «юнкерсов» загружали преимущественно зажигательные бомбы калибром около 1 кг, чтобы вызвать как можно больше очагов пожаров. Наблюдавший налет А. Верт отметил самоотверженные действия москвичей. «В широких масштабах была организована борьба с пожарами. Позже я узнал, что многие из тех, кто тушил пожары, получили тяжелые ожоги от зажигательных бомб, иногда по неопытности. Мальчишки первое время хватали бомбы голыми руками!»

Верту вторит В.Н. Гнеденко, один из руководителей штаба МП ВО. Проезжая в районе Красной Пресни, он наблюдал, как с немецкого самолета были сброшены зажигательные бомбы. «Прямо перед моей машиной из подворотни выскочила группа ребят. Рассыпавшись по мостовой, как воробьи, они хватали зажигательные бомбы за оперение, ударяли их о мостовую, чтобы отшибить горящую часть, и оставляли их догорать посреди улицы»

Все-таки масштабы бедствий, нанесенных в ту ночь столице, оказались существенно большими, чем сказано в официальной информации периода войны. В книге А.М. Самсонова указывается, что в городе возникло около 1900 загораний. Наиболее крупные пожары были в районах Красной Пресни и на Белорусском вокзале: здесь горели и взрывались цистерны с горючим и вагоны со снарядами. Несколько кварталов вдоль Хорошевского шоссе превратились в сплошное пожарище. С четной стороны полыхали деревянные бараки и магазины. По другую сторону шоссе, вдоль подъездных путей Белорусской железной дороги, горели склады. По воспоминаниям председателя Моссовета В.П. Пронина, несколько сотен зажигательных бомб и 15 фугасок попали на территорию Кремля и, спасая его от разрушения и пожара, погибли воины гарнизона