Сергей Нечаев - Десять загадок наполеоновского сфинкса

И посыпались награды. Сен-Сир возглавил военное министерство (1817–1819) и стал маркизом. Виктор прекрасно проявил себя в роли охотника за своими же бывшими друзьями, признанными изменниками. Он тоже стал военным министром (1821–1823) и членом Высшего военного совета (1828–1830). Старик Периньон стал Парижским губернатором (1816) и маркизом (1817). В свое время потерявший в Испании свой маршальский жезл, Журдан возглавил военный трибунал, судивший маршала Нея. За это ему был пожалован графский титул (1816), а затем он стал губернатором Дома Инвалидов (1830). В этот трибунал входили также бывшие боевые товарищи Нея маршалы Массена, Мортье и Ожеро. Маршал Сульт после амнистии вновь стал военным министром (1830–1834), а затем председателем Совета министров, Макдональд — генералом королевской гвардии и государственным министром (1815), Мортье — членом Высшего военного совета (1828), послом в России (1830), военным министром (1834).

Каков же вывод? А вывод очень печален. Получается, что Наполеону изменяли все: и женщины, и ближайшие родственники, и придворные, и лучшие военачальники. Но самое ужасное заключается в том, что он сам, предавая своих верных друзей и, в прямом и переносном смысле, идя по трупам, создал эту систему фальшивых ценностей, в которой все легко изменяли всем, обнаруживая при этом удивительное умение приспосабливаться к новым обстоятельствам и находить этому красивые объяснения.

И маршал Мармон, герцог Рагузский, явно не был в этой не самой приятной компании наиболее достойным ярлыка предателя, по очень сомнительным и спорным обстоятельствам прилипшего к нему почти на две сотни лет.

После отречения Наполеона испугавшаяся за свою судьбу Жозефина с дочерью Гортензией укрылась в своем охотничьем домике в Наварре. Через две недели адъютант русского царя нанес ей визит и сообщил о предложении вернуться назад в Мальмезонский замок.

Из этого Жозефина сделала вывод, что врагов ее бывшего мужа можно не опасаться. Особенно русского царя Александра I, у которого стареющая Жозефина, которую бросили ради более молодой и родовитой супруги, вызывала чувство рыцарского сопереживания. Ему приятно было стать ее другом и защитником; именно благодаря ему, к неудовольствию всех роялистов, бывшая Императрица получила миллионную пенсию и право на пользование всем своим имуществом, а Гортензия с детьми — пенсию в четыреста тысяч франков. По словам Ги Бретона, царю Александру было лестно прибавить «к победе коалиции над Францией маленькую личную победу над бывшей женой Наполеона».

Жозефина обосновалась в Мальмезоне. И вновь замок охватило то оживление, которое было свойственно самым прекрасным дням Консульства и Империи. Многочисленные кареты и коляски стали появляться перед его воротами. По словам Рональда Ф. Делдерфилда, «визит к Жозефине стал обязательным для всех влиятельных и малозаметных принцев, способствовавших падению Наполеона».

16 апреля прибыл царь Александр I в сопровождении князя Чернышева. Затем прибыл король Пруссии и немецкие принцы. Даже англичане, в частности лорд Беверли и два его сына, были замечены в этом паломничестве. Единственный, кто воздержался от визита, был Император Австрии.

Рональд Ф. Делдерфилд пишет: «Брошенная за ненадобностью женщина наслаждалась коротким бабьим летом популярности после отречения Наполеона и в своей роли отверженной жены получала покровительство всех властвующих особ и высокопоставленных офицеров, которые прибывали в Париж как победители. Сам царь посетил ее, а также король Пруссии, и постепенно замок Жозефины стал местом встреч для всех примечательных лиц столицы».

Ему вторит Альберт Манфред: «Она была окружена вниманием; после отъезда Марии-Луизы она осталась единственной Императрицей — последним живым воплощением минувшей эпохи. К ней ездил и подолгу беседовал, прогуливаясь по парку, царь Александр I; за ним потянулись все остальные — прусский король, великие князья Николай и Михаил, Бернадотт, ставший наследником шведского престола, германские курфюрсты, маршалы. Она принимала всех с достоинством; она оставалась первой дамой Франции, к величайшему раздражению двора Людовика XVIII».

Итог подводит Десмонд Сьюарт, написавший, что главы союзников слетались в Мальмезон, «как мухи на сладкое».

Царь Александр I был с ней мил и дружески расположен к ее детям — Гортензии и Евгению. Особенно ему нравилась тридцатилетняя Гортензия. По словам Ги Бретона, «влекомый одновременно матерью и дочерью, российский император зачастил в Мальмезон».

По мнению многочисленных историков, Александр I добился от Людовика XVIII, чтобы Гортензия получила титул герцогини де Сан-Лё, по названию имения, которым она владела в Сан-Лё-Таверни, находящемся в теперешнем департаменте Валь-д’Уаз около города Шантийи. Для ее брата Евгения он добился у короля приема, принявшего форму верноподданнического маскарада. Евгений надеялся получить трон, но так ничего и не добился от нового короля. Тогда он оставил Францию и уехал в Баварию. Оттуда он подался в Вену, где проходил Венский конгресс, определявший судьбу новой Европы. Там он предстал перед полномочными представителями государств-победителей. Напрасно! Ему пришлось ждать 1817 года, когда благодаря своему браку с Августой Баварской, его тесть Максимилиан I, король Баварии, сделал его принцем Эйхштадтским и герцогом Лейхтенбергским.

10 мая 1814 года здоровье бывшей императрицы вдруг неожиданно испортилось. Жоржетта Дюкрест, одна из ее придворных дам, свидетельствует: «Император Александр прибыл повидать Императрицу Жозефину 10 мая и отобедал с ней в Мальмезоне. Она осталась в салоне, несмотря на страдания, которые она старалась перебороть. После обеда все стали бегать взапуски на прекрасном газоне, находившемся перед замком; она пыталась принять участие в игре, но силы изменили ей, и она была вынуждена присесть. Изменение ее вида было замечено; ей задали тысячи вопросов, на которые она отвечала с улыбкой. Она уверяла, что немного отдыха пойдет ей на пользу; и все удалились, думая, что, действительно, она будет лучше чувствовать себя назавтра. На следующий день, желая успокоить окружавших, она решила совершить свою обычную прогулку, но тут ей было совсем плохо, и ее проводили в комнату в состоянии сильно встревожившей всех слабости. День явно не удался. У нее было несколько обмороков. Ночью ей стало еще хуже; нечто, похожее на бред, охватило ее; сильно возбужденная, она много говорила, несмотря на то, что ее врач активно запрещал ей это».

Несмотря ни на что, 14 мая Жозефина и ее дочь решились дать прием царю Александру в Сан-Лё. Там снова были прогулки в парке, и Жозефину вновь охватило недомогание.