Робин Локкарт - Моя Европа

Фёрт, ставшим его первым издателем, рассказал мне, что произведения Чапека, которые, конечно, были под запретом во время оккупации, пользовались большим спросом. Теперь его книги опять запрещены, на этот раз – коммунистическим Правительством его собственной страны.

Мне также довелось иметь продолжительный разговор с Хубертом Рипкой, состоящим членом Чехословацкого Правительства в Лондоне в годы войны (Всё было из Лондона. Лондон - там ещё Маркс, Герцен и Бакунин пригрелись под крылышком у Ротшильдов. Прим. ред.), а теперь занимавшим пост Министра Иностранной торговли. Он был настроен менее оптимистично, чем Фёрт, не говоря уже о Бенеше и Яне Масарике. Благодаря своей должности, ему приходилось много ездить по Европе, и он с ужасом рассказывал о режиме в Югославии. (В то время Тито был героем не только в Москве, но и всех чехословацких коммунистов! Иосиф Тито - югославский криптоеврей: http://en.wikipedia.org/wiki/Josip_Broz_Tito) Вести иностранную торговлю, признался Хуберт, становилось всё труднее, а будет ещё хуже. Его также волновала беспечность тех политиков, которых назначили возглавлять национальную индустрию. У них отсутствовал опыт, а социалисты, заметил он, уступали даже коммунистам. К моему великому удивлению, Хуберт, ненавидевший нацистов, честно признался, что в некоторых отраслях промышленности им так не хватает бывших немецких управляющих и техников, и пройдут годы, прежде чем подготовят новые кадры. Он ещё отметил, что нацисты, уничтожив евреев, нанесли значительный урон торговле.

Рипка согласился, что с момента освобождения позиция коммунистов пошатнулась, но радоваться рано: угроза ещё полностью не устранена, восстановление происходит замедленными темпами, и закат коммунистов будет постепенным. Он выглядел сильно уставшим и, несомненно, изнурённым работой.

Хотелось бы особенно отметить встречу с Клементом Готвальдом, в то время занимавшим пост Премьер-министра, а сегодня – Президента и фактического диктатора страны. Встречу организовал Ян, и она состоялась в помещении Кабинета Министров. Меня провели в приёмную, где сидели две хорошенькие секретарши, которые бегло говорили по-русски. Готвальд принял меня без промедления. Я увидел невысокого, тщательно выбритого мужчину лет пятидесяти, типичного чеха, с коротко подстриженными чёрными волосами и в тёмных очках. На нём был щегольски пошитый костюм-двойка. Таким впервые предстал передо мной создатель Чехословацкой Коммунистической партии.

Он тепло поприветствовал меня, а когда мы уселись за круглым столом, предложил сигары и сигареты. Сам Готвальд закурил трубку. Позже мне довелось узнать, что почти все чехословацкие коммунисты-министры курили трубки, подражая их «великому вождю и мудрому учителю» Иосифу Сталину. Перед тем, как приступить к разговору, он спросил, не буду ли я против присутствия пресс-секретаря, на случай, если возникнет необходимость в записи нашей беседы. Это, пояснил он, его обычный метод. Таким способом, как я знал, Готвальд одновременно проверял меня.

В 1918 году я не испытывал затруднений в общении с большевистскими вождями в Москве. С Готвальдом оказалось сложнее. Чтобы вызвать его на разговор, мне пришлось задавать вопросы. Я начал расспрашивать о восстановлении Чехословакии. Он резонно заметил, что после семилетней оккупации немцами двух лет для полного восстановления явно недостаточно. Для этого понадобится много лет. Чехословакия на данный момент не имела финансовых резервов и была способна покупать импортные товары только в обмен на экспорт. Она вынуждена приобретать сырьё на доллары и оплачивать долларами провозку товаров через американскую зону в Германии. Это было больным местом всех чехов, поскольку в прежнее время они оплачивали перевоз товаров немецкими марками.

Я спросил его, насколько может оказаться существенной финансовая помощь США. Он ответил, что заём на 25 миллионов долларов значительно поднимет экономику. Готвальд был бы рад принять заём, но только если американцы не потребуют при этом выполнения ряда политических условий. Углублять разговор по поводу критике американцев ему явно не хотелось. Тогда я поинтересовался его мнением о неопределённостях в вопросах замедленного налаживания международной ситуации. Он начал с напоминания, что в 1919 и 1920 годах Западные Союзники сделали попытку оккупировать Россию и потерпели неудачу. Русские этого никогда не забудут, и нам тоже следовало об этом помнить. Сегодня они очень сильны. Затем он выразил уверенность, что в результате двух или трёх совещаний будет достигнуто полное взаимопонимание. После окончания Первой Мировой войны мир заключили быстро, все проблемы начались позже. Теперь всё обстоит наоборот: мир ещё не был подписан, а уже возникло много неувязок. Вероятно, это всё же более благоприятная ситуация. Советский Союз и Соединённые Штаты, выйдя из войны, оказались сильнее любого другого государства. Сейчас между ними происходит дипломатическая борьба за присвоение результатов победы. Будущее Германии, подчеркнул он, стало настоящей международной проблемой.

Я задал вопрос, как он представлял будущее своего малочисленного народа и государства в целом, ведь Чехословакия расположена как раз посередине между Западом и Востоком. Готвальд ответил без промедления: «У нас своя дорога, и мы не нуждаемся ни в чьей помощи со стороны». Я уточнил: «Вы имеете в виду обе стороны?». Его ответ прозвучал очень мягко: «Без вмешательства русских».

Я рассказал ему, что Англия проявляла интерес ко всему происходившему в Чехословакии, что, как мне казалось, было попыткой найти сочетание между политической свободой и экономической демократией. Я прибавил, что мне не нравилось, как в современном мире злоупотребляли словом «демократия». Он пожал плечами: «Вы же находитесь здесь, и всё видите своими глазами». Затем я поинтересовался, как продвигалась его программа по национализации. Правда ли, что эта программа уже завершена? Готвальд подтвердил выполнение программы и с гордостью добавил, что Правительство проводило реформы чётко и без промедления.

Теперь настала его очередь расспросить меня об Англии, в которой он никогда не был. К моему удивлению, прежде всего он спросил: «Как поживает господин Черчилль?». Я ответил, что хотя ему исполнилось семьдесят три, его энергия и состояние здоровья вызывали восхищение и зависть современников. Готвальд, проведший годы войны в Москве, имел репутацию поклонника водочки и не отличался физическим здоровьем. По-видимому, он испытывал чувство зависти и проявлял явный интерес. Поэтому я обрисовал, как Черчилль обычно проводил свой день. Впервые на лице Готвальда появилось подобие улыбки, в которой выражались одновременно восхищение и недоверие, и он резко повернул разговор на тему о страданиях чешского народа в период фашисткой оккупации. Двести пятьдесят тысяч чехов, подчеркнул он, погибло от рук нацистов. Сюда следовало ещё добавить замученных до смерти, посаженных в концлагеря и высланных из страны евреев, которых в Чехословакии насчитывалось сто восемьдесят тысяч. Сейчас их осталось не более двадцати тысяч.