Робин Локкарт - Моя Европа

Хотя он и не принадлежал ни к одной политической партии, его главной политической слабостью было неумение сказать «нет». Как никто другой, Ян раздавал много обещаний. Он старался изо всех сил выполнять данные обещания, и простые люди, обращавшиеся к нему, никогда не уходили с пустыми руками. Тем не менее, ему не хватало дня, чтобы помочь всем. Уже с восьми часов утра в его спальне начинал непрерывно звонить телефон. Иногда телефонные разговоры занимали столько времени, что он до полудня даже не мог одеться. Затем наступала длинная череда встреч и заседаний, занимавших весь оставшийся день и половину ночи.

Во время моего пребывания, Ян прошёл тщательный медицинский осмотр. Как он мне сказал, всё было в полном порядке. Что бы там врачи не считали, а я видел, что Ян переутомлён, и по утрам его мучили приступы кашля. Но он всегда мог рассчитывать на свою могучую энергию. На людях Ян никогда не терял контроля над собой, и как бы он ни уставал, его врождённое обаяние обязательно притягивало к нему людей. Он мог написать речь за пять минут: в моём присутствии Ян сделал это для чешского делегата, срочно отбывавшего в Чикаго на Международную партийную конференцию. Получилась блестящая речь, поскольку ему всегда удавалось вставить что-то нестандартное и понятное всем. Но в 1947 году Ян изнемогал от усталости. Я видел его в домашней обстановке, вдали от народа, когда меланхолия, которой страдали почти все Масарики, тяжёлым грузом ложилось на него. В такие минуты он говорил: «Господи, как бы я хотел убежать от всего этого!».

Конечно, сказанное им было правдой лишь наполовину. Ян продолжал выполнять эту работу, потому что считал её обязанностью перед своей страной и своим отцом. Я также понимал, что, став заметной фигурой на международной сцене, ему не хотелось бы её покинуть. Ян стал известным человеком, а такому человеку трудно распрощаться со своей популярностью.

Тем не менее, один из последних разговоров в Праге был об Уинстоне Черчилле, которого Ян боготворил, хотя и симпатизировал лейбористам.

- Не правда ли, странно, что политики вечно не знают, когда надо уйти. Сначала Ллойд Джордж, теперь – Уинстон. Во время войны Уинстон пригласил меня в Чекерс (Chequers – резиденция Черчилля http://en.wikipedia.org/wiki/File:Chequers2.jpg) и в разговоре вдруг спросил: «Как вы думаете, Масарик, что мне делать после войны?». Я ответил: «Надеюсь, сэр, вы напишете свои мемуары». Уинстон вспыхнул: «Вы считаете, что я должен ограничиться только мемуарами?». Я тут же пояснил, что это только одно из предположений.

И всё-таки Ян подумывал об отставке и об уходе с политической сцены. В мой последний вечер в Праге Марсия Девенпорт и я выпили по бокалу вина в его комнате перед началом официального ужина. Ян выглядел мрачным и осунувшимся. Без всякого вступления он неожиданно произнёс спокойным голосом:

- Я больше не могу, я ненавижу людей. Я люблю вас и вас, - он по очереди показал на нас пальцем, - Так мало людей, которые мне по-настоящему дороги.

Во время ужина ни один из гостей не догадался о подлинном настроении Яна Масарика.

Я видел, нас, англичан, в Праге не любили.(Но всем они расказаывали, как в Праге не любят русских. Прим. ред.) Тяжёлым бременем оставалась память о Мюнхене, но всё-таки Англия оказала поддержку Чехословацкому Правительству в Лондоне, и тысячи чехословацких эмигрантов обосновались в Великобритании. Освободительное движение зародилось в Лондоне в то время, когда чехословацкие коммунистические лидеры отсиживались в Москве, поддерживая Пакт Молотова-Риббентропа, и клеймили войну, как империалистическую авантюру, развязанную Англией и Францией. Противники коммунистов испытывали гордость за чехов, сражавшихся в рядах Британской авиации. Главное, они хотели видеть нас силой. Ведь антикоммунисты отлично знали, насколько Англия в 1939 году была не подготовленной. Они боялись русских и надеялись, что при подходящем моменте мы окажемся способными предотвратить повторения мюнхенских событий, (Когда Бенешу пришлось вернуть частично германские терроитории, отданные Масарику СШАнглией. Прим. ред.) на этот раз – по прихоти Сталина.

Ещё до войны Чехословакия являла собой пример европейской демократии; в стране не было очень богатых и очень бедных людей. (Большинство Чехословакии всегда составляли евреи полусреднего уровня. прим. ред.) Большинство чехов и словаков симпатизировали политике Британской Лейбористской партии и не доверяли Консерваторам, которые, как им казалось, не питали симпатии к Чехословакии и были виновными в подписании Мюнхенского Соглашения. В 1947 году, благодаря растущему равенству в стране, такие настроения ещё больше усилились. Тем не менее, в то время самым популярным иностранцем оставался Уинстон Черчилль. Им восхищались не только антикоммунисты, которые, кстати, составляли около семидесяти процентов населения. Ян Масарик рассказывал, что незадолго до моего приезда он выступил на большом коммунистическом митинге в Праге и сказал: «Сегодня я не всегда разделяю политику, проводимую Уинстоном Черчиллем, но всё же хочу подчеркнуть, что нашей победой и нашей независимости мы никому так не обязаны, как господину Черчиллю».Это заявление, отметил Ян, коммунисты встретили с большим энтузиазмом.

Я лично имел возможность убедиться в популярности господина Черчилля. В последний день перед отъездом я зашёл в книжный магазин Топиша, чтобы договориться об отправке почтой купленных мною книг. Войдя в магазин, я сразу обратил внимание на оформление витрины: поперёк широкого окна висела лента со словами: «Второй том речей Черчилля». Всё оконное пространство оказалось заполненным исключительно речами Черчилля на чешском языке. Удивлённый таким количеством книг, я спросил продавца:

- Эти тома у вас не залежаться?

- Что вы! Их раскупят за три дня.

Во время моего пребывания в Праге ко мне приходило много людей. Подавляющее большинство – молодёжь. Почти все они горячо приветствовали в моём лице Великобританию. Одна талантливая журналистка, мисс Бернашкова, которая ещё работала в старой газете Карела Чапека, почти целый час с восторгом рассказывала о восстановлении Чехословакии и о героическом труде Бенеша и Яна Масарика. Она говорила с подлинным восторгом. Сегодня эта журналистка пишет статьи против Запада, насыщенные самой изощрённой коммунистической пропагандой (Крипты перебежчики. Прим. ред.) , но я не уверен, делает ли она это по убеждению или ради хлеба насущного. Были и другие посетители, не изменивших со временем свою точку зрения, но в целях их безопасности, я не стану называть их имён.

Мне давно хотелось опять побывать в Праге, но должен признать, эта поездка принесла больше разочарований, чем радости. Я был подвержен ностальгии, но прошлое неумолимо прошло. Прага выглядела почти по-прежнему, но это была уже не моя Прага. Дома, в которых я жил когда-то, теперь занимали чужие люди. А самое главное, уже не осталось в живых друзей моей молодости. Многие из них оказались в числе двухсот пятидесяти тысяч чехов и словаков, погибших в годы войны. А эти люди составляли сливки чехословацкой интеллигенции. Да, Прага теперь для меня населена тенями прошлого.