Дэвид Дуглас - Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.

См. ниже с. 190–195.

Yeatman, Bohemund. В мае 1082 года Боэмунд вторгся в Эпир и захватил его главный город — Янину. Летом 1082 года он безраздельно господствовал в Албании и Фессалии. — Примеч. авт.

С. Cahen, Syrie du Nord, pp. 223, 224; Yeatman, Боэмунд, p. 229. До 1096 года в Италии Боэмунд именовал себя просто «Боэмунд, сын герцога Роберта Гвискара», тем же именем в 1098 году в Антиохии он подписал хартию для генуэзцев. Но в 1100 году Боэмунд стал «князем», и был он «князем Антиохии». (Cod. Dipl. Barese, I, pp. 56–59; 61–65; V, pp. 38–42. Hagenmeyer, Kreuzzugsbriefe, pp. 156, 310). — Примеч. авт.

Типичный набор норманнского снаряжения был плодом эволюции наступательного и защитного вооружения в течение веков не только на Севере, но и по всей Европе. Несомненно, решающее воздействие на его сложение оказала эпоха викингов. Одновременно этот набор является переходным к экипировке эпохи начал расцвета рыцарства и первых крестовых походов. Интересно, что, за исключением ковра из Байё, немногих рельефов церквей Италии, а также единственного шлема середины XI　в., сохранившегося в Европе, мы ничего не можем сказать об этом вооружении; однако шпалера эта настолько отчетливо воссоздает особенности оружейной культуры и методов ведения боя этого периода, что удачно латает лакуны наших представлений. Конический шлем с массивным наносником является вершиной мастерства в том смысле, что представляет собой наиболее лаконичное, эффективное и технологически совершенное творение оружейников. От него идет несколько ветвей эволюции, в которых берут начало все основные типы рыцарских шлемов развитого и позднего Средневековья. Кольчуга, вплоть до XI в. бывшая просто рубашкой из стальных колец, делает первый шаг к превращению в более поздний полный доспех: судя по изображениям, воины при Гастингсе — причем с обеих сторон — одеты в своеобразные комбинезоны до колен и с рукавами до локтя, представляющие единое целое. Аналогов в археологическом или ином сохранившемся материале мы не находим — вероятно, этот вариант остался мимолетным экспериментальным образцом, который, тем не менее, попал «в кадр» важнейшего свидетельства эпохи. Тяжелые копья были важнейшим элементом наступательного вооружения — они диктовали тип схватки, в которой почти все зависело от эффективности первого и решительного таранного удар всадников-копейщиков. Применение мечей каролингского типа или секир на длинных рукоятях было уже вторичным, хотя и не менее важным, действием. Именно поэтому мы говорим о том, что воины Вильгельма, по сути своей — первые настоящие рыцари Средневековья. — Примеч. ред.

Пассаж Дугласа вызывает некоторое недоумение. «Накладки на щит», то есть умбоны (впрочем, не медные, а стальные) использовались с глубочайшей древности и в Европе сопровождают всю историю раннесредневекового щита. Искать в них свидетельство поздней вставки этой подробности Анной Комниной нет никакой нужды. Сами же так называемые миндалевидные щиты являются свидетельством высочайшей универсализации вооружения — они распространяются повсеместно и, в частности, являются неотъемлемой принадлежностью русских дружинников этой поры. — Примеч. ред.

«Стена щитов», прекрасно известная по скандинавским источникам, была действительно наиболее эффективной мерой защиты пехотинцев в сомкнутом строю — будь то от натиска пехоты или конницы. Отметим, что, согласно ковру из Байё, пехотинцы представляли собой по своему внешнему виду практически тех же всадников, только без лошадей. Это свидетельствует о незавершенности процесса кристаллизации сословия рыцарей, еще не ставших своеобразной кастой средневекового общества. — Примеч. ред.

Фирд — народное ополчение свободных крестьян. — Примеч. ред.

Наемными рыцарями норманнским магнатам в Англии служили люди из Нормандии, не имевшие в собственности земли, но, несмотря на то что существуют и противоположные мнения, кажется очень маловероятным, чтобы в англосаксонских фирдах многие воевали верхом (cf. Beeler, op. cit., pp. 310–313). — Примеч. авт.

Это еще одно свидетельство «развоплощения» скандинавов на континенте. Для викингов или их потомков, не утративших генетического навыка, строительство флота не представляло ни малейшей проблемы. — Примеч. ред.

Типология кораблей, изображенных на ковре из Байё, не вызывает сомнения: разумеется, это суда вельботного типа с клинкерной обшивкой, абсолютно идентичные тем, что использовали викинги. — Примеч. ред.

Вероятно, невозможность транспортировки лошадей по морю была основным фактором, прекратившим походы викингов. — Примеч. ред.

Brehier, Monde Byzantine: Institutions, pp. 419–429; Runciman, Byzantine Civilisation, p. 168. Пожалуй, норманнам повезло, что кораблям, которые Вильгельм переправил через Ла-Манш, никогда не пришлось участвовать в морском сражении. Что случилось с саксонскими кораблями осенью 1066 года — остается загадкой. Отказались ли они воевать против Гарольда? В любом случае, в тот период норманнские корабли использовались в основном, видимо, для транспортировки и блокады и только в редких случаях принимали участие в сражениях на море. — Примеч. авт.

Замок, за крепостными стенами, то есть во дворе, которого находился холм, около 5 м высотой (иногда выше), чаще всего искусственный и, как и замок, окруженный рвом. На вершине этого холма строили тоже своего рода замок. Эту «башню» или «внутренний» замок использовали как наблюдательный пункт, или как дополнительное оборонительное сооружение при осаде. — Примеч. ред.

См. выше с. 97–98. Необходимо отметить, что многие из замков Фридриха II как в Италии, так и на Сицилии строились на месте уже существующих, а те, без сомнения, были созданы Робертом Гвискаром и графом Рожером. Здесь можно вспомнить замки Бари и Трани в Апулии и замки в Трапани, Лентини, Термини и Милаццо на Сицилии. См. G. Masson, Frederick //, pp. 176, 182. — Примеч. авт.

К теме священной войны подходить следует с большой осторожностью и, конечно же, без каких-либо предубеждений о романтических чувствах или огульном цинизме. Желание воевать предстает в истории человечества как нечто постоянное и, видимо, таковым и останется. А если это так, то легче всего оправдать те войны, которые ведутся из самых высоких побуждений. Но, с другой стороны, преданность можно симулировать так же, как и чувства, а пропаганда здесь дает особые возможности для оправдания жестокости и продолжения военных действий под такими предлогами, как «безоговорочная капитуляция» или «борьба до победного конца». Если преподносить войну как дело праведное, ее цель непременно должна заключаться в том, чтобы навязать побежденным желание победителя с наименьшими потерями для обоих, так как разрушения здесь Должны быть средством достижения цели, а не самой целью. Но при ведении «идеологической» или «священной» войны подобные ограничения принимались лишь в нескольких случаях. Крайним проявлением подобных войн, возможно, стал геноцид. — Примеч. авт.