Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

Вот таким образом, 14 лет от роду, в 1923 г., Эжен с сестрой оказались в Бухаресте. Мать присоединилась к ним немного позже. Она обосновалась в однокомнатной бухарестской квартирке, конечно, для того, чтобы быть поближе к детям, и пребывала там до самой своей смерти в 1936 г. Эжен жил с отцом; символом жесткого характера Ионеско-старшего впоследствии будет та темная одежда, которой драматург наделит многих своих персонажей, в том числе профессора из Урока . О характере отношений отца и сына дает представление следующий пассаж из «Настоящее прошедшее»: «Все, что я делал, так или иначе делалось против него. Я писал памфлеты, направленные против его отечества (само слово «отечество» было невыносимо, поскольку означало «родина отца»); моей родиной была Франция, просто потому, что там мы жили с мамой, там я провел первые школьные годы [...]. Он хотел сделать из меня буржуа» [46] Ionesco Е. Présent passé, passé présent. P. 23. . Стремясь сбросить угнетавшее его ярмо, Ионеско предпочел расстаться с тяжелой атмосферой отцовской квартиры. Он провел студенческие годы в меблированных комнатах, где и подготовился к сдаче экзамена на лиценциата в области французского языка и литературы. «В последнюю нашу с ним встречу, — уточняет писатель, — я уже закончил университет, стал молодым преподавателем, женился (это произошло в 1936 г.). Он пригласил меня позавтракать; мы поссорились, поскольку он был правым интеллектуалом; сегодня он был бы левым интеллектуалом, он даже был одним из немногих бухарестских адвокатов, содержавшихся под стражей в Трибунале в начальный период правления коммунистов. Мой отец не был сознательным оппортунистом, он верил во власть. Он уважал государство... Всякая оппозиционность ему представлялась ошибочной, а мне — правильной» [47] Ibid. P 25. . Именно в течение этого периода, оказавшегося материально весьма тяжелым для Ионеско, произошла его встреча с Элиаде и Чораном.

Нетрудно представить те сложности с самоидентификацией, которые должен был испытать Ионеско в результате подобных неоднократных перемен. Сначала привыкание ко всему французскому, потом отказ от него по приезде в Бухарест... А ведь юный Эжен уже был автором... французских патриотических пьес, которые он потом переделывал в румынские. По воспоминаниям Ионеско, в 14—15 лету него все еще были плохие отметки по румынскому языку. Потом, как свидетельствуют первые стихотворения, опубликованные в журнале лицея Сфинтул-Сава, ситуация улучшилась. Даже до такой степени, что он начал делать ошибки во французском. Когда по окончании Второй мировой войны Ионеско окончательно поселился во Франции, ему пришлось снова учиться французскому: по признанию будущего члена Французской академии, он разучился писать литературным языком [48] Ionesco Е. Entre la vie et le rêve. P. 1966 (entretien avec C. Bonnefoy). .

Подавляющую часть биографов Ионеско зачастую удовлетворяют его собственные рассказы; их не слишком смущают странности его семейной истории, не говоря уже о его непрестанных перемещениях между Румынией и Францией в 1930—1940-е годы. На родине матери он скрывался как человек, за которым охотятся, в 1938 г. и снова покинул ее в 1940 г. незадолго до вступления немецких войск в Париж, о чем горько сожалел впоследствии. Он провел два ужасающих года — до лета 1942 г. — в Бухаресте с ощущением постоянной угрозы, а затем окончательно переселился в Виши. Существует ли тайная биография Ионеско? Этот вопрос представляется вполне уместным и законным в свете некоторых пассажей из опубликованного в 1966 г. Дневника Михаила Себастьяна, румынского романиста еврейского происхождения, также представителя Молодого поколения, очень сблизившегося с Ионеско в 30-е годы. В отрывке от 10 февраля 1941 г. читаем: «Эжен Ионеско, быстро опьянев после нескольких бокалов коктейля, неожиданно заговорил со мной о своей матери. Мы никогда не обсуждали эту тему прежде, но понаслышке я давно знал, что она еврейка. Под воздействием выпивки, Эжен рассказал все на одном дыхании, словно стремясь освободиться от неведомой душившей его тяжести» [49] Sebastian M. Journal (1935—1944), op. cit. P. 287 (здесь и далее — сноски на французское издание, за исключением особо оговоренных). . Разговор происходит в Бухаресте, в стране, которая вскоре вступила в войну на стороне гитлеровской Германии и где евреи подвергались страшным гонениям. За две недели до описываемого разговора произошел бухарестский погром, отличавшийся неслыханной жестокостью; сотни евреев были убиты, некоторые из них — подвешены на крюках мясников. На государственном уровне множились законы и постановления, исключавшие еврейское население из общественной жизни. «Да, она была еврейкой, — продолжает Себастьян, — она была из Крайовы, муж бросил ее во Франции с двумя малолетними детьми, она пребывала в иудаизме до самой своей кончины, покуда Эжен собственноручно не окрестил ее. Затем, без всякого перехода, он заговорил со мной обо всех, кто скрывает свою «еврейскую национальность»... Он перечислил их всех с презрением, словно желая отомстить им или скрыться незамеченным в их толпе. Бедный Эжен Ионеско! Такая суета, такие мучения, такие уловки — и из-за такой ерунды!» — замечает романист, которому в это время уже запретили заниматься адвокатской деятельностью, выгнали с работы в «Журнале Королевских фондов» и отправили на принудительные земляные работы [50] Ibid., P. 287. .

Эту проблему впервые подняли американские исследователи Уильям Клабэк и Майкл Финкенталь в эссе «Клоун на агоре» (1998). Мать Ионеско не имела французского гражданства; вот что могло объяснить, как они предполагали, ту легкость, с которой отец добился развода в 1916 г., в момент, когда румынские евреи еще не были признаны полноправными гражданами [51] Kluback W., Finkenthal M. Un clown dans l’agora, Bucarest, 1998. P. 85. (американское издание — изд-во Peter Lang Publications, 1998). . Действительно, лишь в 1919 г., в ходе мирной конференции, под нажимом союзных держав, румынское государство согласилось предоставить членам еврейской общины гражданские и политические права, которыми евреи пользовались уже повсеместно в Европе [52] По этому поводу см.: Iancu C. L’émancipation des Juifs en Roumanie (1913—1919). Montpellier. 1992. .

Что же имело место на самом деле? Первая трудность заключается в том, что фамилия матери — Ипкар, не встречается ни в одной из энциклопедий, содержащих фамилии французских евреев [53] Ни, например, в работе Р. Lévy. Les Noms des Israélites en France. Histoire et dictionnaire. (1960), ни в томах, составленных С. Кларсфельд и содержащих имена и фамилии депортированных из Франции евреев. . Эту загадку частично помогает раскрыть свидетельство о смерти Жана Ипкара, деда Ионеско по материнской линии, которое имеется в мэрии XV округа Парижа [54] Приводимые здесь данные в основном почерпнуты из цитированного выше исследования М. С. Радулеску. . Как следует из этого документа, Жан Ипкар, предприниматель, имеющий дело в Бухаресте и Крайове, родился в 1850 г. в Румынии (а не во Франции, как предполагает Жиль Плази). Его родителей звали Себастьян Ипкар и Анна Линденберг. По сведениям одного из родственников Ионеско, Жан был плодом внебрачной связи Анны с неким Эмилем Марэном, французом по происхождению. Однако официально он получил сефардскую фамилию Ипкар, весьма распространенную в районе Крайовы [55] См.: Firescu A. The Sephards in Craiova // International Symposium on Sephard Jews in South-Eastern Europe and Their Contribution to the Development of the Modern Society. Бухарест: Научно-исследовательский центр по изучению истории румынских евреев, 1998. . Жан скончался в Париже в 1924 г. и был похоронен на кладбище в Банье. Вот то, что касается деда Ионеско. Со стороны его бабушки тоже все не так просто. Она звалась Аннета Абрамович, т. е. носила достаточно распространенную в Румынии еврейскую фамилию. В свидетельстве о смерти, выданном мэрией Нантерра, указывалось, что г-жа Аннета Абрамович, также родившаяся в Бухаресте, вдова Жана Ипкара, умерла в 1933 г. Таким образом, бабушка и дед Ионеско по материнской линии родились в Бухаресте и оба были евреями. Следовательно, и мать его также была полностью еврейского происхождения. Однако здесь остаются определенные неясности. Дело в том, что в ряде других документов Аннета Абрамович проходит как Аннета Иоанид; из них следует, что ее в детстве удочерила семья Абрамовичей из Бухареста. Приняла ли она иудаизм или нет? Была ли ее мать еврейкой или нет? Это неизвестно. Мы знаем лишь, что у Жана Ипкара и Аннеты Абрамович было 12 детей, включая Терезу, мать Ионеско, и все они были католиками. И сам Ионеско был окрещен в православии, хотя и воспитывался затем в католической вере.