Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран

У многих представителей Молодого поколения — Элиаде, его друзей Мирчи Вулканеску, Арсавира Актеряна, поэтов Дана Ботты и Раду Гира, эссеиста Эрнеста Берня [108] Дан Ботта (1907—1958), будущий член Легионерского движения, был также музыкальным критиком и драматургом; Раду Гир (1905—1975) сыграл исключительно активную роль в пропаганде Железной гвардии и осенью 1940 г. при легионерском правительстве был назначен генеральным директором театров. Эрнест Берня основал и возглавил в 1930-е годы журнал Легионерского движения Rânduială. — навязчивая национальная идея тесно переплелась с идеей православной. Плодом их союза стала концепция румынской идентичности, основанная на постулате органической связи между народом и Церковью. Тем самым православие становилось важной составляющей «румынства» [109] Одним из основных идеологов этого течения был Никифор Крайник (1889—1972), довольно популярный уже в 1920-е годы и являвшийся в межвоенный период идейным вдохновителем влиятельного течения Gândirea («Мысль») и одноименного журнала. Яростный антисемит и антизападник, противник парламентаризма, Крайник выступал в 1930-е годы за установление тоталитарного и «этнократического» государства. Две основных работы по вопросу о роли православия в межвоенный период: Crainic N. Orthodoxie et ethnocratie (Bucarest, 1937); Stăniloae D. Orthodoxie et roumanisme (Bucarest, 1939) ( Станилойя Д. Православие и руманизм. Бухарест, 1939). См. тж. обзорное эссе Hitchins K. «Gândirea: Nationalism in a Spiritual Guise» // K. Jowitt (ed.). Social Change in Romania. A Debate on Development in a European Nation. Berkeley University Press, 1978. . В 1927 г. Элиаде объявил себя сторонником этой доктрины. Один из разделов «Духовного пути» завершается статьей, которая носит многозначительное название «Православие». В этой статьей Элиаде уверял, что православие представляет подлинное христианство, и каковы бы ни были пути эволюции современного сознания, они не могут не привести к православному христианству [110] Eliade M. Orthodoxie // Cuvântul , 27 ноября 1927 г. . Этот выбор имел решающее значение, поскольку сыграл важнейшую роль в последующем сближении Элиаде с Железной гвардией (хотя Чоран данных убеждений не разделял). Одна из особенностей идеологии Железной гвардии состояла в том, что революционное пришествие «нового человека» имело подчиненное значение по сравнению с практикой и победой фундаменталистского православия. Многочисленные работы Элиаде, написанные по возвращении из Индии, одна из которых так и называется — «Комментарии по поводу нового человека», говорят о том, что данная тема его весьма интересовала уже в 1932—1933 годах. Пророк Молодого поколения даже проводил параллель между крестовым походом, предпринятым им в «Духовном пути», и крестовыми походами первых христианских миссионеров. Во все времена, замечал он, большую историю творили люди, обладавшие верой, верившие в превосходство духа. Новый человек, или, по-иному, «человек, освобожденный от светских суеверий», сперва «возникал среди представителей элит, а затем воспринимался копировавшим элиты большинством» [111] Eliade M. Commentaires sur l’homme nouveau / Océanographie. P., 1993. Первое издание — Бухарест, 1934. . Трудно сказать, кого Элиаде имел в виду, говоря об «активном меньшинстве» — Легионерское движение или Молодое поколение. В любом случае это эссе — свидетельство очень определенных идеологических предпочтений, наличие которых позволяет лучше понять «великий перелом», происшедший в 1934 г.

Три названных направления совершенно очевидно взаимоувязаны. Ведь если национальная идентичность сопряжена с православием, то проблема возрождения нации неизбежно порождает вопрос, способен ли Старый Мир предоставить для этого возрождения средства. Этот вопрос очень занимал Чорана, и можно не сомневаться, что он дал на него отрицательный ответ. В этот период молодой мыслитель все еще очень увлекался метафизикой, но уже демонстрировал растущий интерес к философии истории, дисциплине, с которой, по его мнению, он полностью освоился. Он поведал об этом своему другу детства Букуру Тинку 23 сентября 1932 г. в следующих словах: «Проблемы философии культуры и истории, характерологии и антропологии влекут меня так сильно, что я не могу себе представить, что когда-нибудь перестану ими заниматься» [112] Письмо Б. Тинку от 23.9.1932, в сборнике «Douze lettres sur les cimes du désespoir, Cluj, 1995. P. 58. Цит. по: Petrea M. Un passé chargé ou la transfiguration de la Roumanie, Cluj, 1999. P. 9. . Он глотал труды Эрнста Трёльча и Макса Штирнера; глубочайшее влияние на него оказал шпенглеризм с его идеями о различиях между большими и малыми культурами, их производительными возможностями, их стилями и судьбами, о «закате Запада». Другим серьезным увлечением Чорана стал витализм. «Жизнь, мое тогдашнее божество», — вспоминал он в письме к Константину Нойке в 1957 г. [113] Cioran E. Sur les deux types de société. Lettres à mon ami lointain // Histoire et utopie P., 1960. P. 11. Эта жизнь, чьим отчаявшимся апостолом он стал и где он черпал одновременно видение истории, этические и эстетические нормы, — относится к немецкой философии жизни, в то время очень модной. Напомним, что комплексное понятие «жизнь» появилось на рубеже XIX—XX веков под влиянием Ницше и Шопенгауэра, в контексте радикальной оппозиции гегелевскому идеализму. Впоследствии оно легло в основу философских учений Зиммеля и Дильтея. Их идеи оказали огромное воздействие на молодого Чорана, который в 1920-е годы постоянно проповедовал подчинение «империализму» жизни и ее темным основам.

Эти направления деятельности полностью поглощали его до 1933 г., хотя постепенно все большее место в его творчестве начала приобретать тема Румынии, порой превращавшаяся в навязчивую идею. Это породило две тенденции, позже отчетливо проявившиеся в концепциях «Преобразования Румынии» (1936): с одной стороны, довольно явное раздражение румынскими сторонниками самобытности, архаизма и традиционализма, которые не задавали себе вопроса, какой страна должна стать, а ограничивались тем, что пытались понять, какой она должна остаться. Чоран возложил на этих мнимых умников ответственность за отсутствие в его родной культуре «трагического смысла» и «монументальности» [114] Например, в эссе «Contre les hommes intelligentes» // Discobolul , 9 мая 1933; «Ou sont les Transylvains?» // Calendarul , янв. 1933; «La sensibilité tragique en Roumanie» // Abecedar , 3—10 авг. 1933. . На основании чего, вопрошал он, нужно сохранять нашу постыдную (национальную) специфику? Где же наш творческий дух? Вместе с тем, по его мнению, решение проблем будущего Румынии не могло опираться на «устаревшие и агонизирующие формы» западной цивилизации [115] См. статью Cioran E. Les formes périmées // Floarea de foc , 20 февр. 1932, где он считает не только «невозможной», но и «нежелательной» любую попытку «актуализации гуманистической перспективы». . «Мы все убеждены, — писал он, — в крахе современной индивидуалистической и рационалистической культуры» [116] Cioran E. L’intellectuel roumain // Mişcarea, 27 февр. 1931. . Как и многие другие, Чоран жил в ожидании глобального кризиса, затрагивающего самую суть всех сфер человеческого существования. Эта позиция проявилась уже в его работах 1931—1932 годов, предшествовавших его непосредственно политической деятельности. В этих работах он настойчиво утверждал, что характерной чертой переживаемой эпохи является одновременное наступление нищеты материальной (экономический кризис) и глубочайшей нищеты духовной. Их переплетение ведет к общему краху, придавая ему «характер катастрофы, не имеющей аналогов в истории» [117] Cioran Е. Réflexions sur la misère // Floarea de foc , 30 янв. 1932. P. 2. . Упадок чувствуется во всех областях — социальной, моральной, эстетической, религиозной, — писал он весной 1933 г. — Кругом «лишенные содержания институты, отжившие нравы, пошлые вкусы, верования старые, как стоптанные башмаки» [118] Cioran E. Apologie de la barbarie // Vremea , 21 мая 1933. . Отсюда следовал довольно логичный вывод: единственное дело, способное придать смысл существованию его поколения, — «ускорить ставший фатальным процесс разложения» [119] Ibid. . Тем не менее в это время Чоран все еще не хотел заниматься «большим свинством», которым оставалась в его глазах политика; об этом он еще раз повторил в письме Букуру Тинку, датированному 2 июля 1933 г. Через пять месяцев его культурный пессимизм победит эти последние сомнения; Чоран станет первым из Молодого поколения, кто перейдет в крайне правый лагерь.