Александр Окороков - Мемуары власовцев

Конвой предложил нам в вежливой форме заходить за проволоку, предварительно положив на поставленные у входа столы перочинные ножи и часы. Некоторые, как овцы, потеряли волю и стали выкладывать все свое имущество из карманов, а освободившись от всего, стали отходить к баракам. Один барак был предназначен для штаб-офицеров, другие для обер-офицеров. Конечно, никто не обращал внимания на это, и стали в бараки входить группами, не считаясь с этим разделением по чинам.

Я вошел со штабными офицерами и Атаманом. Как только разместились по баракам, началось волнение.

Стали бегать из барака в барак и составлять слезные петиции то английскому королю, то епископу Кентерберийскому, то в Лигу Наций. Поздно вечером после подачи всех петиций пришел Походный атаман генерал Доманов и сообщил распоряжение англичан ложиться спать спокойно, и добавил: «Завтра в 7 часов утра будет подан завтрак и горячий кофе».

По баракам ползли разные слухи. Говорили, что такой-то повесился в умывалке, другой в уборной, третий отравился цианистым калием, четвертый застрелился. Тщательного обыска не делали. Некоторые офицеры оставили пистолеты.

Я находился в бараке с кубанским генералом Тихоцким, [36]который всю ночь готовился к смерти. Снял свою парадную черкеску, отпорол газыри, отличия и значки, обрезал полы черкески и стал предлагать мне какой-то яд, который носил в кольце. На такое приготовление было жутко смотреть.

Наконец ночь кончилась и стало светать. Это происходило на Фоминой неделе. С нами были наши священники. Стали собирать певчих. Началась утренняя молитва. Послышались возгласы священника: «Христос Воскресе!» В ответ раздавалось: «Воистину Воскресе!» Молились все долго и усердно. В 7 часов точно англичане привезли массу коробок со всевозможными консервами и термосы с кофе, чаем и какао. Конечно, никто не обратил на еду никакого внимания. Раздались голоса: «Англичане предлагают садиться в машины». Никто не хочет выходить. Стали предлагать вынести на стуле старика генерала П . Н. Краснова, как знамя. Нужно было объединиться вокруг кого-нибудь. Предложение это быстро выполнили, и его вынесли на стуле, который поставили перед бараком; все офицеры стали стеной вокруг для защиты. Барак стоял на бугре, а дальше местность спускалась. Нам был виден выстроенный батальон англичан, вооруженный винтовками и длинными палками. Раздалась команда, и две роты пошли навстречу нам. Стали пробивать дорогу к генералу Краснову. Несколько человек было ранено. Одним из первых был ранен и полковник донской артиллерии Полухин (командир полубатареи юнкеров), получивший удар палкой по голове. Он упал, обливаясь кровью. Англичане, почувствовав, что этим маневром взять нельзя, отошли в исходное положение. Разделились на две части. Одна часть пошла с фронта, а другая с фланга.

Генерал Краснов, увидев первых раненых и приготовление ко второй атаке, самостоятельно встал и пошел к ожидаемому автобусу. За ним гуськом пошли все офицеры и стали садиться в машины. Сейчас же на машины вскочили по 6 человек англичан и начали нахально уговаривать отдать им на память за папиросы золотые кольца, часы и всякие драгоценности и деньги. «Все равно вас расстреляют», — говорили они. Я подумал: хороши, вот на что способна благородная нация.

Послышалась команда, и вся колонна двинулась с большой скоростью к Юденбургу. Дорогой смельчаки выскакивали из машин. Одни калечились, падая под задние машины, других пристреливали англичане, а третьи прятались в близлежащую рожь.

Англичане были очень осторожны, — по всему пути стояли пулеметные посты. Прислуга при них находилась в боевой готовности. Под ъезжая к мосту через реку Драву, мы увидели целый отряд пехоты с пулеметами, стоящий в боевой готовности. Спускаясь к мосту, было видно, что с одной половины моста стоял англичанин, а с другой разгуливал советский часовой с автоматом. Ехали через мост довольно медленно. Несколько человек из наших, пользуясь медленным ходом, выбросились из машин в реку Драву.

Переехали мост, повернули налево по набережной и остановились перед заброшенным заводом Юденбурга. Здесь с нами оказался переводчик, маленький еврей в английской фуражке, и стал объяснять подошедшему советскому офицеру, называя его «господин полковник»: «Вот офицеры армии генерала Краснова». Представительный советский офицер в русских погонах сказал: «Здравствуйте, проходите к столу». Я пошел регистрироваться к столу. Сбоку стола стоял в полной парадной форме генерал Шкуро в черкеске с серебряным оружием. Он держал себя непринужденно и курил. Около него стоял советский полковник и толпились советские солдаты, которые с любопытством разглядывали легендарного героя Гражданской войны. Спрашивали у генерала Шкуро: «Помните ли вы, как мы вас били… в…», а он отвечал им грубыми словечками. Потом советские солдаты хотели руками попробовать качество материала черкески. Тогда генерал Шкуро повернулся к советскому полковнику и сказал: «Полковник, приведите к порядку ваших солдат. Ведь я еще русский генерал-лейтенант». Советский полковник сказал солдатам: «Отойди дальше!» Слова генерала Шкуро я слыхал лично и хорошо запомнил.

Я подошел к столу. Меня спрашивали возраст, чин и какую должность занимал. На все я ответил правдиво. Тогда опрашивающий лейтенант сказал: «Значит, ты большая птица. А сколько выпусков ты сделал? Теперь сам у нас поучишься!»

После опроса я отошел вглубь завода и присел на какую-то разоренную машину. Постепенно все удобные для сидения места стали заполняться. А потом и неудобные тоже.

Проходя мимо меня, какой-то красный сержант остановился и сказал: «Эй, послушай! Снимай шинель. Давай мне!» Я ответил: «Холодно». «Не разговаривай, вот тебе одеяло». Я вынужден был взять одеяло. Шинель он моментально надел на себя и исчез.

Прошел длинный день, и предыдущая ночь была бессонной. Все устали, и я лег на землю. Тут началась «подгонка» сапог. Красные солдаты снимали с себя ботинки, а у нас брали сапоги. Эта «торговля» продолжалась целую ночь.

На утро все красновские офицеры были в туфлях и рваных ботинках. Мы за ночь стали неузнаваемыми. Кителя, брюки галифе поснимали. В таком печальном виде мы ждали поезда для отправки в г. Грац, в тюрьму «на курорт».

В 9 часов утра пришло два железнодорожных состава и началась погрузка.

Офицеры, бывшие на командных должностях, должны были садиться в один состав, а резервные офицеры, не бывшие на командных должностях, в другой. Конечно, все бросились во второй состав, думая себя спасти. Мне не приходило в голову скрываться, т. к. все меня знали в лицо.

И вот мой состав пошел в Грац. Нас сгрузили на запасных путях, и мы пошли пешком в тюрьму. Пошел летний дождь, мы промокли до нитки. Ждали 2 часа, когда впустят в тюрьму. Австрийская тюрьма была образцовая. Камеры были хорошие, чистые, с большими окнами, с одиночными железными кроватями. На каждой раньше были матрацы. При нас все матрацы убрали. Камера была рассчитана на 20 человек, а нас поместили 40. Спустя два дня прислали немецких офицеров из Первой Каз. дивизии. Мы их видели через окно, потому что их выводили на работу во двор тюрьмы. Мы просились на работу тоже, но нам не разрешили. Кормили хорошо. Готовил повар — австрияк. Подавали кушанья русские девушки. Они старались нам всячески угодить. Мы томились от безделья. Нам казалось, что нас постепенно будут расстреливать. Всякие слухи ходили по камерам, один страшнее другого. Рассказывали, что того или другого расстреляли, а потом оказывалось, что он жив. Производить волнения было в интересах большевиков. Некоторые малостойкие люди стали осведомителями. Начали сводить личные счеты. Кое у кого остались золотые часы или кольца; осведомитель рассуждал так: «Нужно доложить, а мне будет легче житься».