Этьен Кассе - Исповедь меча, или Путь самурая

«Когда приговоренные присели в ряд для отправления последней части экзекуции, Сакон повернулся к самому младшему брату и сказал: „Начинай первым — я хочу убедиться, что ты сделал все правильно“. Младший брат ответил, что он никогда не видел, как проводят сеппуку, и поэтому хотел бы понаблюдать, как это сделают они, старшие, чтобы потом повторить их действия.

Старшие братья улыбнулись сквозь слезы: „Отлично сказано, братишка! Ты можешь гордиться тем, что ты сын своего отца“ — и усадили его между собой. Сакон вонзил кинжал в левую часть живота и сказал: „Смотри! Теперь понимаешь? Только не вводи кинжал слишком глубоко, не то можешь опрокинуться назад. Наклоняйся вперед и твердо прижимай к полу колени“. Наики сделал то же самое и сказал малышу: „Держи глаза открытыми, иначе будешь похож на умирающую женщину. Если кинжал застрянет внутри или тебе не будет хватать силы, наберись смелости и постарайся удвоить свои усилия, чтобы провести его вправо“. Мальчик смотрел то на одного, то на другого, а когда они испустили дух, он хладнокровно вскрыл себе живот, чуть не перерезав себя пополам, и последовал примеру тех, кто лежал по обе стороны от него» [20] Цит. по: Спеваковский А. Б. Самураи — военное сословие Японии. М., 1981. .

Справедливость совершения сеппуку в этой школе смерти не подвергалась ни малейшему сомнению: так заповедано! Суть же сеппуку состояла в демонстрации чистоты и незапятнанности собственных помыслов.

Такое отношение к жизни и смерти наиболее ярко продемонстрировано в классическом японском эпосе. В «Повести о Великом мире» описывается не больше и не меньше как 2640 случаев харакири. Все примеры описать мне просто-напросто не позволит объем данной книги, но один случай процитировать вполне возможно.

«Ёсимицу поднялся на сторожевую вышку и стал всматриваться вдаль — в том направлении, куда уехал принц. Он неясно увидел вдали его удаляющуюся фигуру. „Ну, теперь за дело!“ — подумал он. Оторвал мечом башенные доски, открыл всего себя стоящим внизу и громким голосом воскликнул:

„Второй сын императора Годайго, государя в девяносто пятом поколении со времени императора Дзимму — августейшего потомка великой богини Аматэрасу, принц первого ранга Такахато, ныне погиб от руки мятежных вассалов! Сейчас я покажу, как умерщвляет себя воин! Да послужит это образцом для вас, когда кончится ваше воинское счастье и вы будете сами готовиться разрезать себе живот!“

Сказав так, он снял доспехи и сбросил их с башни. Спустил с плеч парчовую накидку, бывшую под латами, обнажил верхнюю часть туловища, воткнул меч в белое блестящее тело и сделал слева направо по животу прямой надрез, выхватил оттуда внутренности и бросил их на пол башни, потом взял меч в зубы и упал лицом вниз» [21] Цит. по: Конрад Н. И. Избранные труды. М., 1978. С. 210. .

Нет, конечно, довольно часто самураи совершали харакири по самым несерьезным поводам. М. Хан описал даже случай сеппуку двух самураев из окружения императорской семьи. Оба этих самурая сделали себе сеппуку после спора о том, что их мечи задели друг друга, когда буси проходили по дворцовой лестнице.

Очень характерно для самураев соединить поэзию и смерть: перед сеппуку самурай садится и пишет «песнь смерти». Из жизни следует уйти красиво. Особенно если верный самурай уходит вслед за своим господином.

В Токио я попал практически случайно — я не планировал мое путешествие в столицу, но случилось так, что на свой день рождения экспромтом решил сесть на скоростной поезд «Синкансэн» и отправился в город огней и ночной жизни. Километры до Токио пролетели очень быстро — каких-то два часа мелькания маленьких японских домиков в иллюминаторе «Синкансэна». Наконец поезд прибыл на центральную станцию Токио, откуда я пешком отправился осматривать достопримечательности японской столицы.

Трудно сказать, чем же так привлекает Токио миллионы туристов. Внешне это просто огромный мегаполис с небоскребами и прочей атрибутикой больших городов. Но у этого города есть непередаваемый дух свободы. Глоток этой самой японской свободы я сделал ночью, предварительно проехав по всем районам города в поисках ночлега. Заранее забронировать комнату в отеле я отчего-то не догадался, вот и пришлось колесить по всему городу. Мне посоветовали устроиться в так называемом модуле. «Комнаты» в таком отеле — это ячейки-модули, расположенные в несколько рядов и этажей. Помните фильм «Пятый элемент»? Там тоже были модули, в которых главные герои спали в самолете. Вот только в японском модуле есть еще и телевизор, радио, кондиционер, журналы — вообще все, чтобы нормально провести время и отвлечься от мыслей о клаустрофобии…

Я, сидя в модуле, думал вовсе не о страхе замкнутого пространства, а о совершенно ином.

«Чуткий ко всяким проявлениям движения жизни, японец мало любит форму, этот предел подвижности. Симметричность всего живущего, форм животных и растений — это явное выражение стремления природы к равновесию — оставляет его совершенно равнодушным. Он наблюдает и ухватывает в природе асимметричное, нарушенное равновесие, подчеркивает формы в момент изменения», — писал в 1904 году в книге «Япония и ее обитатели» Г. Востоков.

Как же примирить современную симметричность Японии и ее древнюю, асимметричную, душу?

Когда глупого ронина выбросили через ворота на арену, зрители возрадовались и зааплодировали.

Да и как было не радоваться, когда дуралей подполз на четвереньках к брошенному в песок мечу, вспугнув двух слуг, убиравших кровавые следы предыдущей битвы. Те спаслись от дурня через ворота. Из толпы донеслись крики:

— Покажи им! Отомсти за своего брата, малый!

Акира чувствовал, что душа его сейчас далеко и от него самого, телесного, и от всего, что произошло с ним в жизни. Он не понимал, что Токоты больше нет, он чувствовал лишь рукоять легендарного меча в руках, и рукоять эта еще сохранила тепло рук его брата. Теперь это тепло было всем, что осталось от Токоты.

Раздался боевой звук труб, и Акира зажмурил глаза. Наступил момент невероятной ясности. Домой ему путь заказан, не вернется он. Состязания были его идеей, а укоризненные взгляды остальных — «Почему ты взял с собой Токоту?» — убили бы его.

Не было у Акиры выхода. Жизнь и смерть утратили свое значение.

Вэй Гуань вышел на арену через правые ворота. Толпа жадно, голодно воззрилась на него, ведь глупый ронин перестал уже развлекать ее.

Вэй Гуань медленно стянул с плеч бесцветную одежду, обнажив торс. Зрители зашевелились в изумлении, увидев его татуировку, невероятное, филигранное произведение искусства, начинавшееся между лопаток и стекавшее вниз по спине. На татуировке изображались два бога, мужское божество Изанаги но микото и женское Изанами но микото, в великолепных одеяниях и роскошных масках, стоявшие на подобном радуге мосту в небесах.