Валерий Сойфер - Власть и наука

Вавилов блестяще разрешил многие проблемы. К исполнению обязанностей директора Отдела он приступил с марта 1921 года и, проявив упорство, терпение и унаследованный от предков организаторский талант, начал развивать и расширять Отдел. Теперь он еще более укрепился на службе государственной, непосредственно подчинялся высшим руководителям Наркомата земледелия, взаимодействовал с крупными государственными руководителями в других ведомствах и должен был искать и находить с ними общий язык.

Сознательное следование предопределенным сверху заданиям не могло, конечно, не сочетаться у Вавилова с бессознательной, врожденной тягой к полезной деятельности, к все более широкому развитию его собственного ВАВИЛОВСКОГО дела, крепко поставленного на ноги и добротно управляемого.

Для упрочения своего дела Вавилов вынужден был невольно воспроизводить в своей сфере, при создании собственной школы, механизмы, развитые при новой власти. Естественно, что, интегрируя себя во всё более высокие уровни этой власти, он не пассивно воспринимал методы ее упрочения, но относился к этому с высоты собственного понимания целей и потребных для их выполнения средств. Параллельно вхождению во властные структуры протекал процесс эволюции вавиловского мировоззрения -- изменения взглядов на многие стороны действительности, на политическую организацию общества и на людей.

В публикациях и письмах тех лет можно найти указания на то, что в начальные годы пребывания на государственной службе он испытывал к большевикам чувства, далекие от почтения3. С первых же дней работы он столкнулся с финансовыми и организационными трудностями. Довольно часто в 1922-1923 годах в письмах коллегам на Запад (особенно часто Д.Н.Бородину4) или тем из эмигрантов, с кем он установил деловые контакты, Николай Иванович сетовал на трудности жизни в постреволюционной России:

"...на телеграмму Вам у нас денег нет" (25).

"Наши ставки уже давно не были так низки, как теперь" (26).

"Каждый рубль здесь дается с большим трудом" (27).

"Если бы Вы представляли себе тот ужас финансового положения, которое мы чувствуем на каждом шагу" (28).

"Работать в России можно, хотя и очень трудно... все-таки переживается здесь очень трудное время: учителя в средних и высших школах бедствуют из-за ничтожных окладов. В городах Москве и Петрограде сильная безработица" (29).

Финансовые трудности заставили Вавилова задуматься над тем, не поработать ли некоторое время за приличное вознаграждение в еврейском благотворительном фонде -- Еврейском Объединенном Комитете Распределения Помощи" (Jewish Joint Distribution Committee), международной организации, помогавшей остро нуждавшимся евреям во всем мире. Эта организация отличалась от движения сионистов тем, что не выдвигала политических или религиозных условий как для получателей средств, распределяемых Комитетом, так и для преподавателей и консультантов, принятых на работу. Комитет был сформирован в 1914 году и существует до сих пор на частные пожертвования евреев. Начиная с 1920 года, Комитет (и на Западе, и в России его часто именовали просто Джойнт) начал систематическую благотворительную помощь в РСФСР путем выдачи небольших стипендий на обучение новым профессиям, организацией курсов для евреев и наймом высококачественных преподавателей на эти курсы, закупкой литературы для учебных и научных заведений России и т. п. Только в 1921--1923 годах Джойнт перевел в Советскую Россию огромную по тем временам сумму -- 24,5 миллиона долларов (30). В числе ученых, согласившихся подрядиться на работу в Джойнте, оказался близкий в будущем сотрудник Вавилова В.В.Таланов (работавший до революции в Ставрополе и Екатеринославе, в 1919-1922 гг. в Омске, а затем перебравшийся в Москву; с 1926 года -- сотрудник Вавилова). Возможность приработка в Джойнте обсуждалась в трех вавиловских письмах. В одном из них (Бородину, отправлено 10 февраля 1923 года) Вавилов писал:

"Литература, присланная через Джойнт, направлена в Петроградскую академию и будет там распределена. Таланов уже состоит на службе у Джойнта. Пожалуй, и я готов пойти бы на это. Платят в Москве 150 долларов, что соответствует по нашему 10 миллиардам в месяц. Мой оклад с совместительствами около 600 миллионов. Согласитесь, пойдешь при таких условиях на службу в учреждение почище Джойнта, например академик Бородин -- ботаник -- читает на старости лет лекции по ботанике в Компартии. Но в общем мы все же не увлекаемся сотрудничеством с Джойнтом" (31).

Как видим, о том, что Бородин читает лекции коммунистам, Вавилов отзывается с явной издевкой. Такая нелестная характеристика, несомненно отвечала репутации, которую большевики заслужили в то время в среде ученых.

Тем не менее Вавилову приходилось с первых же дней государственной службы не просто контактировать, но тесно взаимодействовать напрямую с руководителями Наркомата земледелия, Петроградского совета, центрального правительства. Надо заметить, что в то время в Наркомате земледелия видную роль всё еще играли такие крупные ученые как А.В.Чаянов и С.К.Чаянов, Н.Д.Кондратьев, Н.М.Тулайков, с которыми у Вавилова сложились деловые отношения. По мере внедрения во все более высокие сферы административной системы его отношение и к властям вообще и к коммунистам в частности начало меняться к лучшему, о чем говорят отрывки из его писем тех лет:

"Работать в России можно, хотя и трудно" (32).

"Живем внутренне удовлетворительно. Собралась большая группа, дружная. И если бы не было трудностей внешних условий, можно было [бы] работать" (33).

"Условия здесь не такие плохие, какими они были несколько лет назад. Жизнь трудна, но улучшается. Наша экспериментальная работа развивается помаленьку, и мы скорее оптимистически настроены" (/34/, нужно отметить, что в личной переписке Вавилов в редчайших случаях обращался к адресатам "на ты", а себя называл "по-царски" -- в множественном числе: "мы").

"Всесоюзный институт (имеется в виду Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур -- В.С.) как будто становится на ноги" (35).

"Нынешний год сильно поставил нас на ноги. Опытные станции развертывают большую работу как научную, так и практическую...

Положение о Всесоюзном институте... утверждено А.И.Рыковым" (36).

"Жизнь Института идет полным ходом. Почти лихорадочно развертывается сеть опытных учреждений Института. Мы растем, и, может быть, в некоторых частях своих слишком поспешно. Нехватает людей. Налаживаем лаборатории: химическую, физиологическую, цитологическую" (37).

Вплоть до конца 1924 -- начала 1925 годов в письмах, отправленных за границу, в особенности российским эмигрантам, Вавилов нередко подчеркивал свою дистанцированность от политики (см., например, /38/). Так, в письме М.Б.Кормеру от 31 августа 1925 года в Норвегию Вавилов пишет: