Вера Бокова - Отроку благочестие блюсти...Как наставляли дворянских детей

В 1828 году гимназии сделали сословными заведениями, в них перестали принимать кого бы то ни было, кроме детей дворян и чиновников, ввели институт надзирателей и значительно улучшили условия содержания, — однако репутация гимназий долго еще оставалась неважной, и вплоть до 1860-х годов особого наплыва в них благородного сословия не наблюдалось.

Несколько более приемлемыми были частные пансионы, появившиеся в России с 1740-х годов, в основном в столицах и в Прибалтике. После Жалованной грамоты дворянству и губернской реформы 1760-х годов в провинции стали селиться дворяне из того круга, в котором образование уже считалось необходимым, и это способствовало увеличению числа пансионов (они открылись в Тамбове, Екатеринославе и т. д.). В 1781 году в Петербурге действовали уже 26 пансионов и в них обучались 820 учеников, из коих русских было 370, а остальные — дети иностранцев. Учителей в них работало 80 человек, из которых 40 преподавали танцы и рисование; в национальном отношении 50 учителей были немцы, 20 французы и 10 русские. В Москве в 1786 году имелось 18 пансионов.

Учились в пансионах как мальчики, так и девочки; встречались смешанные заведения, где уроки давались детям обоего пола (жили они на разных половинах). Девушек учили французскому и немецкому языкам, "нравоучению", истории, географии, музыке, танцам, рисованию, по желанию родителей — арифметике, а также "домосодержанию и что к тому принадлежит", "шитью и мытью кружев", "шить и вязать", "показывая при том благородные поступки, пристойные к их (девиц) природе" и "прочему, что потребно к воспитанию честных женщин". Ни русский язык, ни Закон Божий в программу пансионов не входили.

Почти все мемуаристы XVIII века за годы учебы побывали хотя бы в одном пансионе, а нередко — в двух-трех. И почти у всех остались в памяти лишь частые и суровые наказания, "долбежка", холод плохо протопленных помещений и скудная кормежка.

А. М. Загряжский вспоминал об одном из пансионов только то, что жена содержателя, француженка, "любила есть лягушек и часто для себя готовила; хотела, чтоб и я ел; однажды уговорила. Я отведал — очень не понравились".

А о нравах другого заведения Загряжский приводит такой случай, достаточно характерный: "Вступил к нам в пансион англичанин лет двадцати; довольно видный мужчина, меня очень полюбил… (тут требуется пояснение: англичанин поступил не в преподаватели, а в ученики; рассказчику же в то время было лет десять. — В. Б.). Я во время класса нарисовал карикатуру. Он очень над ней смеялся, и, подавая друг другу, от хохоту и разговоров сделалось довольно шумно. Учитель, по обыкновению, кричал: "Silence, M-rs" [6] Тихо! (фр.) , — увидя рисунок, потребовал. Англичанин тотчас положил в карман. Учитель, рассердясь и хотя показать власть свою, ударил его линейкой, а он кулаком ударил, и учитель, как сноп, свалился. Англичанин пошел вон, на другой день оставил пансион. Я очень жалел, что лишил себя приятеля, а учителя дохода".

"Да чему же мы там учились? — задавался вопросом Ф. Ф. Вигель, также прошедший в детстве через пансион. — Бог знает, помнится, всему, только элементарно. Эти иностранные пансионы, коих тогда в Москве считалось до двадцати, были хуже, чем народные школы, от которых отличались только тем, что в них преподавались иностранные языки. Учителя ходили из сих школ давать нам уроки, которые всегда спешили они кончить; один только немецкий учитель, некто Гильфердинг, был похож на что-нибудь. Он один только брал на себя труд рассуждать с нами и толковать нам правила грамматики; другие же рассеянно выслушивали заданное и вытверженное учениками, которые все забывали тотчас после классов. Мы были настоящее училище попугаев. Догадливые родители недолго оставляли тут детей".

Помимо частой смены учащихся, из которых мало кто оставался в таких пансионах на годы, сами пансионы были весьма недолговечны и, продержавшись от двух до шести лет, обычно закрывались навсегда, так что пройти в них полный курс наук, кажется, никому не удавалось.

Попадались, конечно, среди пансионов и очень хорошие, такие, как Университетский благородный пансион в Москве и заведения, содержавшиеся отцами-иезуитами в Петербурге. Последние одно время даже были в большой моде среди петербургской аристократии (хотя учившийся в лучшем из этих заведений — у аббата Николя декабрист С. Г. Волконский уверял: "Преподаваемая нам учебная система была весьма поверхностна и вовсе не энциклопедическая"). Но в целом тон в этом деле долго задавали совсем другие заведения. В николаевское время уровень пансионского образования несколько повысился, а сами они сделались долговечнее. Теперь среди содержателей пансионов чаще встречались уже не иностранцы, а русские, а программа была приближена к гимназическому курсу, что давало возможность использовать и учебники, предназначенные для гимназий.

Весьма подробно об одном таком заведении — в Казани — рассказывал писатель Н. П. Вагнер. Пансион принадлежал директору Второй казанской гимназии М. Н. Львову и считался в провинции образцовым.

Вагнер вспоминал дом в большом саду с беседкой-навесом, служившей для игр и летних вечерних занятий; тесноватые комнаты — переднюю, за ней залу и узкий кабинет Львова. В зале обедали и семья хозяина, и пансионеры. Из залы длинный коридор вел в спальни и — в самом конце — в единственную общую классную комнату. Здесь за большим столом помещались все пансионеры, делившиеся на две группы — пятеро старших, от пятнадцати до двадцати лет, и трое младших, двенадцати — четырнадцати лет. Одно время вместе со всеми учились две дочери хозяина, от них "сходили с ума" некоторые ученики (в особенности от старшей, Александры Михайловны). Затем это сочли "неудобным", и девушки перестали посещать занятия.

В пансионе изучали географию, риторику по руководству Кошанского, русскую словесность по учебнику Греча, историю по учебнику Кайданова. Двое старших учеников учили физику по учебнику Ленца. Все эти предметы преподавал сам хозяин. "Михаил Николаевич являлся, таким образом, энциклопедистом, знатоком всех предметов среднего образования, не исключая математики. И этого мало: он точно так же занимался в классе рисования, и должно заметить, что рисовал весьма недурно". Правда, химию учитель знал плохо и все время путался: говорил, к примеру, что пар, который отделяется от воды, есть водород. Ученики, разумеется, верили.

Языкам — французскому, немецкому, греческому и латыни (уже включенным в гимназическую программу) учили приглашенные наставники, причем французский и немецкий — носители языка.