Робин Локкарт - История изнутри. Мемуары британского агента.

Когда я выпил свою первую рюмку водки и впервые отведал икры, как полагается, с теплым калачом, я по

нял, что нахожусь в новом мире, где первобытные черты и черты упадничества уживались рядом. Если бы перело мной явился призрак и предсказал бы, что я через семь лет буду снова находиться в этом зале, что я буду в одиночестве, оторван от всех своих друзей и окружен большевиками, что на месте, где теперь находился Кон чик, Троцкий будет в моем присутствии обличать союз ников, я презрительно бы рассмеялся. И, однако, в 1918 году по приглашению Троцкого я присутствовал здесь на первом заседании большевистского Центрального Исполнительного Комитета и впервые и единственный раз обменялся рукопожатием со Сталиным.

В этот момент, однако, все мое внимание было устре млено на Кончика. Шумные звуки вальса «Дунайские волны» смолкли. Из кабинета заказали «Я вам не го ворю» — романс, который когдато распевала Панина, величайшая цыганская певица. При жалобных минорных аккордах зал замер, а Кончик с глазами, почти затеряв шимися на его полном лице, заставлял петь и рыдать свою скрипку, заключительные звуки ее были шепотом отчаяния и неудовлетворенной любви.

Бедный Кончик. Последний раз я видел его четыре года тому назад в Праге. Он играл в маленьком рестора не, посещаемом бездушными дипломатами и шумной чешской буржуазией. Его сбережения унесла революция. Последним его достоянием была его скрипка. Упомина ние о России вызвало слезы на его глазах.

В первую ночь свою в Москве, хотя я был сам себе хозяин, я принял похвальное решение (что делаю, увы, тщетно, при всякой перемене обстановки) и, правда, с естественной неохотой отправился спать в 11 часов. Москва мне очень понравилась. Чистый сверкающий снег, сухой треск мороза, звон колокольчиков и странная тишина покрытых снегом улиц заставляли биться мой пульс. Музыка Кончика дала мне новое ощущение, скры вая от меня отвратительные стороны моей новой жизни, которая подвергла мое здоровье и характер испытаниям. Чтобы быть строго правдивым, мой ранний уход из ресторана был вызван не всецело вновь приобретенным чувством долга. Не располагая никакими познаниями о России, я считал, что плотное одеяние будет необходимо для защиты от холода. Я поэтому надел толстое шерстя ное белье. Так как зимой обычная температура в русской комнате приближается к температуре турецкой бани, я

невыносимо страдал. После этого первого вечера я снял себя эту помеху и никогда больше к ней не прибегал ° Следующие три дня я провел в сутолоке развлечений Я даже не заглянул в консульство. Вместо этого я следо вал скромно по пятам делегации, завтракая то с одними то с другими представителями, посещал монастыри и бега, присутствовал на парадных спектаклях в театрах пожимая руки длиннобородым генералам и обмениваясь напыщенными комплиментами пофранцузски с женами московских купцов.

На третий день к этой веренице празднеств присоеди нился грандиозный обед, устроенный богачами Харито ненко, сахарными королями Москвы. Я опишу его под робнее, потому что он дает занятную картину довоенной Москвы, картину, которая больше не повторится.

Дом Харитоненко был огромный дворец, располо женный на другом берегу реки, как раз напротив Кремля.

Для встречи с британской делегацией были приглаше ны все власти, вся знать, все московские миллионеры, и, когда я прибыл, было тесно, словно на лестницах театра в очереди. Весь дом был сказочно убран цветами, достав ленными из Ниццы. Казалось, что оркестры играли во всех передних.

Когда наконец я поднялся наверх, я затерялся в толпе людей, из коих не знал ни одного. Я сомневаюсь даже, поздоровался ли я с хозяином и хозяйкой. На длинных узких столах были расставлены водка и самые восхити тельные закуски, горячие и холодные, которые подава лись десятками служителей стоявшим гостям. Я выпил рюмку водки и отведал несколько незнакомых блюд. Они были превосходны. Один говоривший поанглийски рус ский сжалился над моим одиночеством, и я еще выпил и закусил. Давно уже прошел назначенный для обеда час, но никто, кажется, не беспокоился, и меня поразило то, что, может быть, в этой своеобразной стране обедают стоя. Я снова выпил водки и съел вторую порцию оленье го языка. Затем, когда мой аппетит был утолен, вдоль столов прошел лакей и вручил мне карточку с обозначе нием моего места за столом. Немного минут спустя огромная процессия потянулась в столовую. Я не хочу преувеличивать. Скажу по совести, я не в состоянии припомнить числа блюд или разнообразных сортов вин, подававшихся к ним. Но обед затянулся до одиннадцати часов и обременил бы желудок гиганта. Моими непос

редственными соседями были мисс Мекк, дочь железно дорожного магната, и флаглейтенант Каховский, рус ский морской офицер, прикомандированный к лорду Чарльзу Бересфорду.

Мисс фон Мекк превосходно говорила поанглийски, и под действием безыскусственной живой теплоты ее речи моя робость скоро растаяла. Не прошло и половины обеда, а она дала уже молниеносный обзор англорусских отношений, суммарное изложение особенностей англий ского и русского характера, общую характеристику всех находившихся в зале и детальный отчет о всех ее личных желаниях и стремлениях как осуществившихся, так и невыполненных.

Каховский казался расстроенным и не в своей тарелке. Во время обеда его вызвали из комнаты, и он более не возвращался. На следующий день я узнал, что он подо шел к телефону переговорить со своей любовницей,, же ной одного русского губернатора, проживавшей в С.Петербурге. Отношения их с некоторого времени испортились, и она с драматическим инстинктом выбра ла момент, чтобы сказать ему, что между ними вое кончено. Каховский тогда извлек револьвер и, держа еще телефонную трубку в руке, всадил себе пулю в лоб. Это было весьма печально, совсем порусски. Событие произ вело очень тяжелое впечатление на лорда Чарльза Бере сфорда и подало немного опасный пример молодому и необыкновенно впечатлительному вицеконсулу.

Обед дотянули до конца и мы снова поднялись наверх в другой обширный зал, где была устроена сцена. Здесь более часа Гельцер, Мордкин и Балашова восхищали нас балетным дивертисментом, а Сибор, первый скрипач ор кестра Большого театра, играл нам ноктюрны Шопена.

Во что должен был обойтись такой вечер, мне неиз вестно. Для меня он закончился только к утру. После музыкального дивертисмента мы танцевали. Для меня это был эксперимент не из удачных, и странно, что русские тогда были плохие бальные танцоры. Крепко ухватившись за дружески расположенную мисс фон Мекк, я нанес еще раз визит в столовую, где шел непре рывный ужин. Здесь я застал сына хозяина дома, толсто щекого молодого человека, которому не было и двадцати лет, но который уже в этом возрасте выказывал признаки ожирения — доказательство привольной жизни. С кра ской на лице он сообщил нам, что, как только гости