Розалин Майлз - Я, Елизавета

– Он не соизволил появиться даже на крестинах собственного сына! – возмущался герцог Бедфорд.

– Грязный забулдыга! – назвала его Мария перед всем двором, и только вмешательство графа Босуэлла помешало Дарнли ее ударить.

А затем на празднестве гражданских чиновников в степенном городе Эдинбурге он вышел, как все полагали, справить нужду.

Нужду! Да, свою собственную грязную нужду; сбежавшиеся на женский крик люди обнаружили его в прихожей, где он насиловал королевину фрейлину. Мария поклялась, что он ей больше не муж. А вскорости обострилась его болезнь, он испражнялся и мочился кровью, его лихорадило, по телу пошла красная сыпь, и все поняли, что Господь покарал его за похоть.

И вдруг Рандольф сообщает, что Мария простила беспутного супруга, примирилась с ним, уговорила переехать в ее дом в Кирк-Филд, да еще и пообещала, как только сойдут язвы, допустить на свое ложе. И, уложив его в постель, в комнате над своей, она вдруг решила, что не может спать здесь и должна вернуться в Холлируд.

Дальнейшее вам известно: горестная повесть, как и история убийства Эми, трижды облетела мир.

Перед самым закатом сильнейший взрыв разнес дом в щепки. Дом – но не его обитателя.

Тело Дарнли нашли ночью в полях, он был голый, задушенный, рядом с ним лежали шуба и длинная веревка. Бедный глупец, он увидел или услышал, что идут враги, с помощью слуги вылез в окно, попытался бежать, был пойман и убит.

Мария приготовила для меня целую повесть о якобы проведенном расследовании, отправила ее в Англию с самым быстрым гонцом: коронер возложил всю вину на призрачного негодяя Nemo, господина Никто.

Но глаза и уши Сесила и мои собственные гонцы оказались честнее и проворнее. «Убийцами были люди Босуэлла, и все знают, что королева с ним в связи», – сообщал торопливый шифр; так что мои упреки достигли Эдинбурга раньше, чем Мариину ложь довезли до Лондона.

«Мадам, – с ледяной холодностью писала я, не „дорогая сестра, Ма Chere Soeur“, как обычно, настолько я была зла, – я лишилась бы права называться вашей верной сестрой и другом, если бы не побуждала вас защитить свою честь и без всякого лицеприятия покарать тех, кто оказал вам эту услугу!»

Однако я писала и знала: она не последует моему примеру, когда после гибели Эми я отослала моего лорда и начала тщательное, долгое расследование. И она сделала как раз наоборот! Отец Дарнли возбудил иск против графа Босуэлла, обвинил его в смерти сына. Однако в день слушания путь в суд ему преградили четыре тысячи Босуэлловых земляков – с горскими саблями и кинжалами наголо, с ножами в зубах, они орали и глумились над стариком. А вскоре стало ясно, как далека Мария от того, чтобы выбраться из обступившего ее кромешного мрака.

Падение ее все ускорялось. Однажды во время верховой прогулки ее подстерег – «похитил», как позже уверяла она, – все тот же Босуэлл.

Она отправилась с ним в замок, и здесь он взял ее – силой, на этом она впоследствии строила свою защиту, – и они стали любовниками. Через две недели она вышла за него замуж, и вся Шотландия под предводительством Морея, Марииного единокровного брата, взялась за оружие.

«Они не затем убивали Дарнли, чтобы получить графа Босуэлла в качестве лэрда и короля, – писал в своей депеше Рандольф. – Но королева клянется, что не отречется от него, даже если ей придется отказаться от своего королевства, Англии, Франции, всего мира и бежать за ним в нижней юбке на край света».

Заслуживает ли этого хоть один мужчина?

Мария и Босуэлл выехали во главе войска. Он бежал, она была разбита и доставлена назад в цепях, в грязи, с позором, а народ высыпал на улицу и орал: «На костер шлюху!» Ее заставили отречься от трона, отказаться от сына и заключили в мрачную островную крепость Лохлевен – пусть кается в грехах; а тем временем Морей и его совет объявили, что будут править от имени малютки короля Якова.

Я в Англии вздохнула с облегчением, что не мешало мне посылать горькие упреки свергнувшим законную королеву лэрдам.

«Я намерена отметить за оскорбление, нанесенное моей сестре и кузине!» – писала я в притворном гневе и сама собой любовалась в эти минуты.

Усилия мои не пропали зря. Чтоб умилостивить меня. Морей предложил на выбор любые из Марииных драгоценностей меньше чем за треть цены. Я сдалась на уговоры Робина – «жемчуга для девственниц, мадам, лунные камни для вас, царицы наших небес» – и приобрела шесть ниток черного жемчуга, нанизанного в виде четок, несравненной красоты, каждая жемчужина большая и блестящая, словно виноградина.

Почти таким же приятным – нет, даже приятнее – было обещание Морея воспитать маленького Якова в протестантизме. Морей писал, что теперь мальчик сможет вступить в истинное общение с английской крестной, то есть со мной.

«И моим народом?» – был мой невысказанный вопрос.

Однако, даже начав истреблять все следы Марииного пребывания на троне, лэрды понимали: от нее самой так просто не отделаешься. Что с ней будет? Не только Шотландия, но и вся Европа чесала в затылке. Что-то надо делать – со временем, разумеется, все прояснится.

Однако Мария слишком высоко себя ценила, чтобы покорно дожидаться исхода. Она засыпала меня гневно-патетическими письмами, требовала сочувствия к ее жизни в заточении – «ежедневном распятии», как писала она, скуке, смерти душевной и умственной. Она умоляла ее вызволить. «Сжальтесь, о, сжальтесь, – молила она, – над своей дорогой сестрой и кузиной».

Однако, даже сочиняя эти трогательные слова, она готовилась выкинуть очередную свою подлую штуку.

Моя величайшая, моя неизбывная мука началась с той минуты, когда ранним майским утром меня разыскал в Виндзорском лесу запыхавшийся гонец:

– Королева Шотландская бежала из своей страны в чем мать родила, укрылась в вашем королевстве. Губернатор Карлайля взял ее под стражу и просит спешно распорядиться, что с ней делать…

Что с ней делать?

Так впервые был задан вопрос, отравивший двадцать лет, которые иначе были бы счастливейшими в моей жизни.

Все оказалось не совсем так, как представлялось вначале. «Прибежала в чем мать родила» не следует понимать буквально. Но правда, что она прибыла в одном платье, без гроша в кармане. И без волос, обритая, словно из бедлама. Хотя и без роскошной каштановой шевелюры, всякий опознал бы в ней королеву по высокому росту – во всем остальном она была грязна и оборванна, как старая шлюха.

Знай я тогда, предвидь, как будут развиваться события, не согласилась ли я бы тогда на скорое решение: быстродействующий яд, поданный преступным аптекарем, подушка в ночи, загадочное падение с высочайшей башни в крепости, где она тогда содержалась?