Розалин Майлз - Я, Елизавета

Он оглянулся через плечо. Наши спутники приближались, Чертей следом за Ричардом Верноном, каждый стремился доскакать первым. В жемчужном воздухе отзывался их смех, от конского топота и гиканья всадников с деревьев над ними взмывали грачи.

Робин заговорил снова, слова тяжело падали с его губ:

– Я многое слышу, миледи, теперь, когда отец в свите графа, а я – в отцовской. Они говорят о королевских женах, ведь прежняя, Екатерина Говард, была старого рода и старой веры, а ваша матушка Анна – новой.

Треск и хруст в голове сделались невыносимы. От жара в густом, неподвижном воздухе у меня сперло дыхание.

– Да?..

– Мадам, королева Екатерина Говард была распутница; она созналась, и ее полюбовники это подтвердили. Но ваша матушка неповинна в том, в чем ее обвиняли. – Он замолк; дыхание у него прерывалось, словно он только что бежал наперегонки. – Вина ее была одна – и за эту же вину осуждена ныне королева Екатерина – она навлекла на себя смертельную ненависть короля!

О Господи Иисусе!

Земля закачалась. Я задыхалась, мне было дурно.

Словно издалека донесся встревоженный голос Робина:

– Помогите миледи! Разрежьте шнуровку, у нее от жары обморок!

Ко мне бежали люди, подоспела уже почти вся свита. Робин подхватил меня и прислонил к жесткой дубовой коре.

– Простите меня, мадам, за потрясение и боль, – сбивчиво бормотал он, – но, клянусь, как Бог свят, вам следовало знать правду – и больше ни одна живая душа не посмела бы ее вам открыть!

Правду.

Поддерживаемая с обеих сторон Робином и Джоном Эшли, я покорно, словно заблудившийся ребенок, ехала назад во дворец – кобылку мою вели в поводьях, и мне хотелось одного – покоя и одиночества, чтобы переварить и принять эту правду. Однако, едва мы вступили в анфиладу моих покоев, навстречу выбежал Гриндал. Глаза у него были безумные, лицо заплакано – он еще не раскрыл рта, а я уже знала, что он скажет.

– Мадам! Королева! Король отдал приказ: сейчас ее возьмут под стражу за измену и отведут в Тауэр!

Для нас, для тех, кто живет в маленьких комнатах, это худший из звуков – топот ног, словно кто-то бежит от Божьего гнева, и рыдающий всхлип: «Миледи, о миледи!»

Я вижусь вам во всей полноте государственной мощи, ведущей актрисой на огромных подмостках мира. Но большую часть жизни я провела в маленьких комнатенках.

Братья Верноны и Эшли силой удерживали Гриндала, но он вырывался, словно в него вселился бес.

Я обрела голос:

– Пропустите мастера Гриндала ко мне! Говорите, учитель, говорите!

Словно прорвав плотину, с дрожащих губ Гриндала полился рассказ:

– Анна Эскью! Через нее королеву поймали в ловушку! Из-за того, что мадам Екатерина милостиво принимала ее при дворе и вступилась за несчастную, когда ту приговорили к смерти, теперь ее самое сочли еретичкой!

– Анна обвинила королеву?

– Напротив, мадам! – Гриндал рыдал от отчаяния. – Для этого лорд Ризли и вздернул ее на дыбу – чтобы бросить королеву в тот же костер! Но хотя два палача что есть силы налегали на рычаги, они не заставили Анну свидетельствовать против королевы. Однако, когда государыня оказалась в немилости, лорд Ризли нанес ей удар в спину. Он заручился приказом от короля, за его самоличной подписью. Теперь он с шестьюдесятью стражниками идет к королеве, чтобы препроводить ее в Тауэр!

В Тауэр? Сколько времени осталось до их прихода? Я постаралась собраться с мыслями.

– Кто сообщил об этом? – резко спросила я. – Откуда стало известно?

Гриндал пытался взять себя в руки.

– Королевский лекарь, мадам, доктор Венди, он был у королевы, когда пришел лорд Ризли, и все слышал. Он – Друг королевы, и потому поспешил нас известить.

Этот разговор происходил уже на ходу – мы торопливо шагали через мои покои на половину королевы. Я уже различала жуткий, леденящий сердце звук – череду громких протяжных вскриков, разделяемых промежутками гробовой тишины.

– Это королева! – в страхе вымолвил Гриндал.

Я сама была близка к рыданиям – я никогда не слышала ее плача, даже ни разу не видела, чтобы она обронила слезу.

У дверей королевиных покоев не было стражи, только дрожащий шут сжимал кулаки и скалился, словно умалишенный. Где кавалеры из свиты, как в былые времена? Мы шли на звук, пока не натолкнулись на саму королеву.

Она не понимала, где находится. Лежа ничком на полу, она испускала хриплые, громкие, истошные вопли. Головной убор свалился в грязь, седые волосы, подкрашенные на дюйм от корней, ровно настолько, насколько их обычно видно, дальше сивые и спутанные, как у ведьмы, разметались по полу – она рвала их и дергала, колотя себя по вискам, словно роженица в муках. Только одно слово можно было разобрать в этом бессвязном вое: «Нет, нет, нет, – рыдала она. – Нет! Нет! Нет!»

Возле нее метались, обессилев от слез, ее сестра Герберт, фрейлины Денни, Тиррит и прочие. Одного взгляда на их побелевшие лица было довольно, чтобы понять: их берут под стражу вместе с ней. Лорд-канцлер вознамерился одним махом уничтожить осиное гнездо еретиков. Он уберет с дороги королеву, а дальше их с Паджетом власть над королем станет безраздельной! Вот герой! Вот мужчина – нагнал страху на кучку беззащитных женщин!

Возле королевы стоял на коленях маленький, крепко сбитый человечек, он расстегнул тугие рукава и растирал ей запястья. Я видела его в свите отца.

– Доктор Венди! Что мы можем сделать для королевы?

Он беспомощно пожал плечами, его пухлое лицо было перекошено страхом.

– Не знаю, миледи.

– Но что-то делать надо! Не бросать же ее на произвол судьбы!

Он развел руками, признавая полное поражение. Горе и гнев выплеснулись из меня криком:

– Думайте же! – взвыла я. – Господи, мы должны ей помочь!

– Миледи? – Это заговорил мажордом королевы – он встречал меня в день приезда и сейчас единственный не потерял присутствия духа. – Если бы король увидел ее такой, он бы уверился в ее невиновности.

Другая Екатерина уже пробовала это сделать – моя бедная кузина, она с воплями бежала по дворцу, бежала к королю, веря, что он увидит ее и не пошлет на смерть…

Мажордом продолжал:

– Или, мадам, если бы вы решились поговорить с королем, молить его о пощаде…

Как Екатерина молила за Анну Эскью?

Он осекся, на его некрасивом выразительном лице была написана почти полная безнадежность.

И все-таки что-то в этом есть. Я обернулась к доктору Венди:

– Может ли королева двигаться? Тот снова пожал плечами.

– Как всякая женщина, мадам, которая страждет не телом, а душой.

– Пожалуйста, дайте ей самого сильного взбадривающего, сэр… умоляю!

Ко мне уже подскочила Герберт, сестра Екатерины, на ее заплаканном лице блеснула надежда.