Розалин Майлз - Я, Елизавета

Марию я тоже почти не видела: она никогда не посещала наши обедни и вечерни. «Старая гвардия» по-прежнему окружала ее, возглавляемая Норфолком да и моим милым Серреем. Ее старый дружок – епископ Винчестерский – тоже держался поблизости, смотрел на всех коршуном и выставлял вперед жирные кулачищи, словно собирался влепить кому-то затрещину.

И затрещину-таки влепили – только ему самому. Как-то в полдень меня отыскал Робин – с белым как мел лицом, но с гордо выпрямленной спиной. Его отцу велено в течение часа покинуть двор.

– Покинуть двор? За что?

– Он ударил Гардинера… Его преосвященство епископа Винчестерского – и поделом мерзавцу! – прямо по лицу!

– За что?

– Они поспорили, миледи, поспорили в совете.

– Из-за чего возник спор?

– Из-за того, что мой отец – правая рука лорда Гертфорда, а епископ стоит за Норфолка и «старую гвардию»!

Похоже, больше выспрашивать было особенно нечего. Но не станет ли Норфолк и его партия сильнее теперь, когда в совете не будет отца Робина? Этого сам Робин сказать не мог. Они ускакали, и я плакала, прощаясь с товарищем детских игр; ни он, ни я не знали, когда свидимся вновь.

В тот же день последовал долгожданный зов. «Прибыл королевский посланец, – ликующе возвестила Кэт, входя в комнату, где мы с Гриндалом заканчивали утренние занятия. – Вас приглашают сегодня вечером отужинать с королем и королевой в личных покоях короля».

Неужели мой лорд поговорил с королем? Что скажет отец? Моя жизнь, мои чаяния в его руках… однако если я сумею угодить королю, все может выйти по-моему.

Ужин с королем! В тот вечер я вышла из своей комнаты, разряженная, как на смотрины, в оранжево-красно-коричневом платье, расшитом розами Тюдоров. Это был настоящий розарий: цветы и листья украшали робу, выглядывали в прорезях юбки и рукавов. Королевская тема продолжалась в рубинах, которые шли по вороту и рукаву, в нитях рубинов и жемчуга, опоясывающих талию и спускающихся к подолу юбки. Огромный самоцвет на груди и головной убор в виде короны возвещали, что я принцесса с головы до кончиков расшитых розами бархатных туфелек, принцесса Тюдор sans peur et sans reproche! [23] Без страха и упрека (фр.). .

Мысль о платье, которое польстило бы королю, пришла мне в первый же вечер при дворе. Если Мария наряжается пышно, я тоже наряжусь по-королевски! А Парри вложила в работу все умение свое и своих мастериц, хоть и боялась расходов, а особенно – недовольства своего брата-казначея, который, к счастью, остался в Хэтфилде.

Да, мне и впрямь следовало украсить себя снаружи, ибо внутреннее мое состояние не поддавалось никаким словам. «Это король, твой повелитель, твой земной Бог, – день за днем внушал разум, – все видящий, все знающий и всем, повелевающий. Разве может он ошибаться?»

«0н человек, – ночь за ночью вопили мои чувства, – и великий грешник – тиран и убийца, распутник и лицемер, гроб поваленный, отец коварства и сын лжи!»

Оба голоса по-змеиному шипели в голове, когда я проходила смолкшим, погруженным во мрак дворцом. Где ты, любовь моя, когда я больше всего нуждаюсь в тепле хрупких грез и надежд? Дрожа, я шла по королевским покоям, мимо тяжеловооруженных стражников, через внешние комнаты, мимо личной охраны, через аванзалу… Придворные, слуги, стражники расступались перед нами, и вот мы наконец в предпоследнем покое.

– Сюда, мадам.

– Ваше Величество! Леди Елизавета! Черная, обшитая дубом дверь захлопнулась за мною, отрезав от Кэт и Эшли, от гордо улыбающейся Парри, от всех, кто меня любит и поддерживает. В комнате висело приторное зловоние – ароматические духи не заглушали запаха гноя и крови. Обмирая со страху, потупив глаза, я переступила порог.

– Иди сюда, детка, – позвал зычный голос, которого я так страшилась.

Я медленно подняла голову. Отец развалился на обитом подушками кресле, у ног его примостилась на скамеечке Екатерина, рядом – наряженный маленьким щеголем Эдуард. При моем появлении лицо мальчика просветлело. Он вскочил, глаза его лучились нежностью.

– Сэр, вы разрешите, я распоряжусь, чтобы сестрице принесли стул?

Раскатистый фыркающий смех.

– Извольте, сэр принц!

Один из королевских кавалеров отделился от тени за дверью – это был сэр Энтони Денни, я знала его по королевским приемам – и усадил меня перед королем, рядом с Эдуардом. Я продрогла от вечернего холода и тем сильнее ощутила жар, идущий от огромного, во всю стену, камина, где пылали дубовые дрова в человеческий рост. Две другие стены, от пола до лепного потолка, занимали шпалеры, где в озаренных канделябрами чащах или на зеленых полянах, как живые, резвились Диана и Актеон, Цинтия и Эндимион, влюбленные томились от любви, охотники настигали жертву.

Комната была большая и низкая, залитая колеблющимся светом. Однако, казалось, король занимает ее всю, раздается вширь до самых углов. Он снял узорчатый, украшенный перьями берет и был сейчас в бархатной, расшитой по переду золотой вязью шапочке. Здесь, в личных покоях, он был не в камзоле, но в просторной мантии цвета морской волны, обшитой золотой венецианской тесьмой и отороченной лисьим мехом. Рейтузы висели мешками на его мощных ногах, больная – раздувшаяся, в несвежих бинтах – покоилась на мягкой скамеечке. Утонувшие в жирных складках глаза шныряли туда-сюда, словно торопливые мыши, мясистое лицо лоснилось от пота. И тем не менее он был воплощением королевской мощи и остался бы им даже в повозке золотаря.

– Выпей вина, Елизавета! – приказал он. – У Кэт для тебя хорошие новости – лучше не бывает.

– Не у меня, господин! – В глазах Екатерины промелькнул страх. – Я тут ни при чем, сир, вы сами решили!

Он успокаивающе кивнул.

– Верно, душенька. Хоть ты меня к этому склонила, решил я сам. Так слушайте. Я окаменела.

Что еще? Что на этот раз? Будь начеку! Будь начеку!

– Мы порешили и соизволили…

Огонь жег мне лицо. «Его Величество порешили и соизволили… чтобы эту женщину казнили».

– ..чтобы тебя отныне именовали «принцесса Елизавета». Что скажешь?

– Сестрица! – Эдуард так и светился. – Теперь ты принцесса, как и я – принц! Какая радость, сестрица, какая несказанная радость!

Снова «принцесса»? Означает ли это, что я снова законная дочь? Или просто бастардесса королевской крови, Ее Побочное Высочество, дочь короля? О, Господи! Почему я не чувствую благодарности? Принцесса – это вам, не пустяк, уже лучше полбулки, чем совсем ничего!

Однако на душе моей было горестно.

Почему судьба никогда не одаривает полной мерой?

– Ну, девочка? – Теперь он хмурился, предупреждая, что недоволен. – Что язык проглотила? Говори!

– Благодари отца, сестрица, ну же, за его великую к нам доброту! – В голосе Эдуарда сквозил страх.