Розалин Майлз - Я, Елизавета

Но ни с чем нельзя было спутать радость, светившуюся в его глазах.

– Сестрица! Как я рад! Как давно я мечтал об этой минуте! – Затем, повернувшись к придворным, он повелительно произнес:

– Приветствуйте принцессу, мою сестру. Мою милую сестрицу Умеренность, как я бы ее назвал, чей наряд и манеры служат примером для всех нас.

Он провел со мной весь день, а государство тем временем оставалось под присмотром Дадли, теперь именовавшегося Нортемберлендом, но в остальном оставшемся в точности таким, каким я его помнила: высоким, плотным, краснолицым, с глазами, как горящие уголья, – горячими, обшаривающими все вокруг. Среди такого множества народа мне постоянно приходилось отвечать на приветствия то одних, то других: лордов-советников моего отца, которые теперь служили моему брату, придворных дам, ранее входивших в свиту Екатерины, а теперь оставшихся не у дел до тех пор, пока король не женится. Среди толпы я заметила моего инквизитора – сэра Роберта Тиррита, но по взаимному согласию мы держались в стороне друг от друга. И все это время я молилась о том, чтобы остаться с братом наедине.

Однако я не забывала, что он – король. Когда пришел приказ удалиться, я задержалась на пороге его опочивальни и не вошла и не села до тех пор, пока он сам не позвал. Слуги суетились вокруг со свечами, засахаренными фруктами, вином и прочими радостями жизни, пока он не отпустил их и не приказал оставить нас одних. Теперь мы снова могли быть братом и сестрой и я могла ему рассказать, что у меня на сердце.

Выражение его лица изменилось, очевидно, ему тоже хотелось многим со мной поделиться.

– Елизавета, – начал он.

Я подалась вперед, готовая внимательно слушать.

– Скажите, мадам, каково, по-вашему, сегодня в Англии положение нашей веры?

Нашей веры?

Эдуард, братик мой, я хотела услышать, каково пришлось тебе, как ты пережил этот переход власти от одного герцога к другому, было ли тебе страшно во время того безумного полночного бегства, к которому тебя вынудил лорд-протектор?

– Сэр, живя затворницей в Хэтфилде, я не могла ничего узнать о положении нашей веры. Он кивнул.

– А мне от этого никуда не деться. Мой дядя, бывший лорд-протектор, – О, как холодно он о нем, говорит! – взбаламутил людей, навязывая им новые обряды. Его называли «антихристом», кое-где были даже беспорядки…

– Новые обряды? Разве мы не можем отправлять наши обряды так, как завещал нам отец? Его глаза сверкнули:

– Ни в коем случае! Нужны реформы! Но они должны пройти повсюду и опираться на силу. Всякое сопротивление будет подавляться.

Что тут можно было сказать? Я не находила слов. Но, как все ослепленные собственными суждениями, он принял мое молчание за согласие.

– Я вижу, Елизавета, что в этом вопросе ты со мною заодно. Я понял это по-твоему наряду и скромным манерам. Чистота – вот чего требует от нас наша вера, и эта чистота у тебя в душе.

В моей душе? Знал бы он, как она была запятнана грехом! Я покраснела, что он, без сомнения, принял за верный признак невинности.

– Теперь я вижу, что все слухи о бесчестье, на которое тебя склонил брат бывшего лорда-протектора, мой покойный дядя лорд Садли, – вздор.

Как спокойно он говорит «бывший тот-то», «покойный тот-то». Куда подевался тот Эдуард, которого я знала, – счастливый, улыбчивый мальчик?

Он помолчал немного, глядя на огонь, а затем продолжил свою речь:

– Я слыхал, что нашу кузину Джейн отличает та же добродетельность, та же чистота. Ее рвение в вере может служить образцом для всех приверженцев новой религии – новой волны верных протестантов, которые разгромят и уничтожат последние следы гнусного папизма!

Я не могла говорить.

Он обратил ко мне белые от исступленной веры глаза:

– Как, по-твоему, Елизавета, могу я на ней жениться?

Жениться на Джейн Грей? Я думала, этот план умер вместе с милордом. Его слова застали меня врасплох. Я с трудом обрела дар речи.

– Она вам нравится?

– Нравится?

Похоже, эта мысль ему и в голову не приходила.

– В ее пользу говорит очень многое. В ее жилах течет королевская кровь, кровь нашей династии. Покойный протектор из-за своей недальновидности упустил Марию, королеву Шотландскую, которая была обещана мне в жены. Ее послали во Францию, чтобы заключить союз с нашими католическими врагами. И в отличие от нее Джейн одной с нами веры, истинной веры. И этой вере угрожает опасность!

– Что, здесь, в Англии?

Он выпрямился и в ярости забарабанил по гнутой дубовой ручке тяжелого кресла.

– Да, здесь, в Англии, при нашем дворе!

– От кого же исходит угроза? Но, задав вопрос, я уже знала ответ.

– От мадам Марии. Тебе это известно?

– Прошу вас, расскажите, сэр.

– Наша сестрица Мария – первая леди королевства, пока я не женюсь. Хороший же пример подает она всем нашим людям. – Его лицо горело гневом. – Во всех ее владениях служба идет по католическому обряду, она дает приют священникам и укрывает тех, кто отказывается присутствовать на богослужениях по новому обряду, она изо всех сил подстрекает к расколу и неповиновению. Милорды из совета приказали ей явиться и ответить на эти обвинения. Мы встречаемся с ней завтра. И я вырву эту ересь с корнем во имя Божия силой его десницы! – Он повернулся ко мне и на мгновение снова превратился в мальчика. – Ты там будешь, Елизавета? Я хочу, чтобы ты пришла.

Всю ту ночь я проплакала в подушку, не находя утешения. Что же произошло? Кто превратил ласкового ребенка в этого фанатика, разговаривающего трескучими фразами? Он был игрушкой в руках Сомерсета, может, это и есть воспитание черного лорда? Или одинокий, способный мальчик, лишенный материнской любви, просто находил утешение в суровой дисциплине веры? Я не знала. Но теперь мне были известны его мысли. И я ясно видела, что, передав власть в руки Эдуарда, лорд Нортемберленд откупорил бутылку, таящую в себе страшную силу.

На следующий день мои опасения подтвердились. Час обеда еще не подошел, а паж стоял у моих дверей:

– Король велел передать вашему высочеству, что леди Мария уже здесь. Король и совет дадут ей аудиенцию после полудня. Не желает ли ваше высочество присутствовать при этом?

Мое высочество всеми силами желало бы этого избежать. Мне не хотелось быть знаменосцем новой религии и примером протестантского аскетизма. Поэтому я оделась в светло-голубое платье – цвет девы Марии и чистоты, но не того тусклого оттенка, что предпочитают самые рьяные приверженцы новой веры.

В королевской приемной я застала короля и лордов совета, одни были мне незнакомы, лица других я уже видела раньше. Здесь был Ризли, который изрядно посодействовал падению милорда Серрея. Теперь он стал графом Саутгемптоном, но лицо его по-прежнему было мрачно и сердито. Еще одна хмурая физиономия тоже была мне знакома – Генри Грей, граф Дорсет, отец Джейн и Кэтрин; он разговаривал с приветливым маркизом Нортхэмптоном, братом покойной королевы Екатерины. Большинство остальных также занимали свои посты еще во времена моего отца.